Философия запаха. О чем нос рассказывает мозгу - Энн-Софи Барвич

как для многих типов стимулов [в других сенсорных системах] у нас существует достаточно четкое распределение конкретных названий, для запахов это нечто расплывчатое. Спектр очень широк, и я думаю, он отражает количество вовлеченных рецепторов. Я думаю, отчасти с этим связана сложность с подбором слов». Подобная недостаточная определенность кодирования запахов – от рецепторов и далее – действительно может приводить к расхождениям в восприятии запахов (см. главы 6–9).

Известно, что люди плохо умеют подбирать для запахов уникальные классифицируемые лексические идентификаторы. Связано ли это с какой-то внутренней биологической особенностью или с культурным фактором, заключающемся в пренебрежении к когнитивной роли запаха? Одно правдоподобное научное объяснение гласит, что в обработке обонятельных и речевых сигналов отчасти задействованы одни и те же нейронные ресурсы коры мозга. Это означает, что эффективность обоняния у человека могла сократиться в результате усиления обработки речи. Трудности в присвоении словесных обозначений запахам дополнительно подтверждают эту гипотезу. Слабая лингвистическая способность называть запахи отражает общее свойство биологии человека. Уайт добавляет: «Тайлер Лориг[166] сказал бы, что существуют мозговые ограничения в связывании специфических запахов с речью»[167]. Но пока еще неясно, итоговое ли это объяснение.

Антропологические исследования показывают, что ограниченность обонятельной терминологии – не биологическое явление. Возможно, она вытекает из культурной или поведенческой незаинтересованности. В некоторых обществах для описания запахов используется обширный лексикон, что связано с более богатой культурой обонятельных навыков и привычек.

Как подчеркивает Азифа Маджид (раньше она работала в Рэдбаудском университете, теперь – в Йоркском университете). Она изучала речь южноазиатских народов. Маджид рассказывает, что у народа джахаи (мон-кхмеров, коренных жителей Таиланда) запах играет чрезвычайно важную роль в социальном общении[168]. «Вы не можете готовить на одном костре два типа мяса. Джахаи разведут два костра на определенном расстоянии друг от друга, чтобы запахи мяса не смешивались, поскольку, если они перемешаются, бог грома в небесах почувствует это, и будет плохо. Делая так, вы нарушаете табу. Одни запахи могут принести болезнь, но можно использовать другие запахи, чтобы им противостоять. Братьям и сестрам нельзя сидеть рядом, поскольку их запахи смешиваются в своеобразном инцесте, а этого не должно случиться».

Исследования речи и поведения разных народов могут внести дополнительную ясность и привлечь внимание к связи между восприятием и познанием. Интерес Маджид к речевым особенностям разных культур вырос из ее интереса к принципам познания. «Меня интересовало, как работает разум. Я подошла к этому через анализ различных межлингвистических и межкультурных примеров, чтобы понять, что схожего и различного есть в разных культурах и что это может сообщить нам об уникальных и общих человеческих свойствах. Я стала думать, в чем язык хорош, а в чем – плох. Часто мы пытаемся найти, для чего же язык особенно полезен. Я подумала, что для наглядности стоит подумать о тех вещах, в которых он проигрывает, где мы сталкиваемся с трудностями, и что это может рассказать нам о том, для чего эволюционировал язык и как он подключен к нашим системам восприятия».

Кроме описания народа джахаи в 2014 году Маджид вместе со своей аспиранткой Эвелиной Внук опубликовала важную статью, в которой задокументировала словарный запас для обозначения запахов у народа мани[169]. В терминологии мани существуют абстрактные категории обонятельных ощущений, а не привычные нам обозначения (как чесночный или цветочный), образованные от видимых предметов. Эти категории связаны не с источником запаха, но со свойствами разных типов предметов, объединенных общим понятием. Возможно ли, что правила познания (то, как объекты восприятия превращаются в умозрительные) опосредованы культурными факторами?

Есть разные мнения об интерпретации этих результатов и их универсальности. Йонас Олофссон замечает: «Этот вопрос можно рассматривать многими способами. Было бы серьезной ошибкой заявлять, что обучение культурно обусловленному языку запахов противоречит представлениям об универсальных речевых ограничениях». И добавляет: «Мы даже не говорим о том, что наше неумение описывать запахи словами… определяется биологическим пределом наших возможностей[170]. Однако, вероятно, нам это дается труднее, чем выразить словами другие материи, например, зрительные. Это ограничение, как любое биологическое ограничение, подлежит переоценке на протяжении нашей жизни». Неопределенность и вариабельность речевого выражения запахов не может быть когнитивным ограничением. По мнению Уайта, причина может скрываться в том, как кодирование запахов представлено на уровне рецепторов.

Также, как считает Олофссон, существуют важные различия в том, как люди описывают запахи с помощью слов: «В нашей культуре есть эксперты по запахам, способные замечательно их описывать. Нет универсального ограничения на описание запахов, но могут существовать какие-то ограничения. Такого уровня лингвистических знаний достичь труднее. Я думаю, здесь следует рассматривать два отдельных вопроса – обучение и некий тип биологических ограничений».

Для понимания лингвистических возможностей в обонятельном обучении необходимо учитывать, что словарный запас для описания запахов разнообразен. Даже терминология экспертов специфична для конкретной области, что объясняется широчайшим диапазоном запахов и вкусов. Например, терминология дегустаторов вина отличается от терминологии экспертов по пиву или кофе. Значительно расходятся они в понимании горького (строго говоря, горькое – это вкус; это помогает прояснить суть). Горечь во вкусе вина – признак плохого вина. Во вкусе пива и кофе это качественная характеристика, позволяющая различать разные сорта и бренды. В последнем случае горечь подразумевает спецификацию, так что эксперты по пиву и кофе используют разные термины и категории для описания горечи. А эксперты по вину не используют этот элемент. Они не отличают одни специфические ноты горечи от других, поскольку не обучались тонкостям восприятия в этой категории. Но специфическая терминология значительно различается даже у экспертов в конкретной области. Опытный винодел Эллисон Таузиет из Colgin Cellars в долине Напа подтверждает: «Мы постоянно используем все эти определения для описания вина. Мы оттачиваем свою речь. Но если бы мне пришлось пойти на другую винодельню, я бы [не поняла], о чем вообще говорят эти люди». Язык запахов строго соответствует правилам договоренностей. Маджид заключает: «Если существует выработанная терминология, ее придерживаются все члены сообщества».

Далеко не очевидно, каким образом использование терминологии связывает восприятие с познанием и наоборот. Мы видим, что подход, традиционно относивший обоняние к несложным в когнитивном плане ощущениям из-за трудностей с описанием обонятельного опыта, строился на трех ошибочных допущениях: что интроспекция – надежное основание для анализа восприятия (это неверно в случае вкусовых ощущений), что сознательный опыт определяет структуру восприятия (это не учитывает неосознанных процессов в формировании опыта), и что речь – зеркало опыта (это не учитывает, что вербализация – продукт познания и культуры, не являющийся «независимым инструментом» для анализа осознанного перцептивного содержания). Эти три допущения заставляют пересмотреть наше понимание запахов