Книжные люди (ЛП) - Эшенден Джеки

— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Но проверю, вдруг в коробке остались ещё.

— Интересно, как он собрал их все. У него не только её письма, но и его собственные. Значит, она их вернула.

— Хороший вопрос. Может, она была зла на него?

Она пожимает плечами.

— Возможно. Что-то же случилось. Как ты говорил, он ушёл на войну, а в письмах об этом ни слова. Значит, он прекратил их писать ещё до того, как ушёл.

— Это логично. Он женился вскоре после возвращения.

— И твоя прабабушка точно не К?

В её голосе звучит слабая надежда, будто ей хочется верить, что моей прабабушкой была именно та самая загадочная корреспондентка. Но я знаю, что это не так.

Отец рассказывал, что брак Себастиана оказался неудачным, а моя прабабушка, Грейс, терпеть не могла ни деревню, ни книжный магазин. Так что она исключается.

— Нет, — отвечаю я. — Точно нет.

— Ну вот, эта версия отпадает. — Она вздыхает. — Я правда надеялась, что они в итоге были вместе.

Она неисправимо романтична. Я вижу это по её лицу, слышу в её голосе.

И это делает мой отказ от повторения ошибки с поцелуем ещё более правильным решением.

— Увы, не были, — говорю я. Я — не романтик. Совсем. — Это не отпугнёт Лизу?

— Нет. Наоборот, так даже лучше. Лиза любит трагедии.

Мисс Джонс задумчиво смотрит в пространство.

— Может, она была замужем? В письмах часто упоминается «он». Она писала, что не может выскользнуть ночью на встречу с твоим прадедом, потому что «он» может узнать. Возможно, речь о её муже.

— Или о её отце, — замечаю я. — В те времена родительская власть ещё значила многое.

— Тоже вариант, — соглашается она. — Но стал бы твой прадед встречаться с замужней женщиной?

Я хочу сказать, что, конечно, нет. Но, к сожалению, я не знаю этого наверняка.

— Мой дедушка мало о нём рассказывал. Но, насколько мне известно, после войны он стал очень замкнутым. В деревне ходили слухи, что он вернулся из Северной Африки другим человеком. Что раньше он был куда более свободным.

Я замолкаю, осознавая, насколько похож на него.

Он отказался поступать в университет, потому что его отец хотел, чтобы он изучал право. Я тоже отказался следовать по тому пути, который выбрал для меня отец. Я тоже предпочёл книжный магазин. И я тоже испытываю чувства к женщине, которая для меня, по сути, запретна. Хотя, по крайней мере, мисс Джонс не замужем. Хотя утром она упомянула, что недавно вышла из долгих отношений. Но мне это совершенно неинтересно. Совсем.

— Звучит знакомо, — бросает она на меня выразительный взгляд.

— Отец хотел, чтобы я изучал медицину, — говорю я, сам не зная зачем.

Её глаза расширяются.

— Медицину?

— Да. Дэн и я оба подали документы в медицинский. Дэн — потому что не мог придумать, чем бы ещё заняться. Я — потому что отец настоял. Мы оба поступили, но я не пошёл.

Она смотрит на меня в явном удивлении.

— Почему?

Обычная реакция. Как будто отказаться от места в медицинском — неслыханное дело. Как будто оставить учёбу ради книжного магазина — верх глупости.

— Потому что мне это было неинтересно. Как я уже сказал, отец давил на меня, но я хотел работать в магазине.

Она пристально смотрит на меня.

— Это из-за твоей матери, да?

Я не рассказывал ей о матери. Значит, кто-то уже растрепал.

Не то чтобы это было большим секретом, но мне невыносимы жалостливые взгляды, которые люди бросают, узнав об этом.

— Да, — отвечаю я сухо. — Рак. Это было давно.

Она открывает рот, и я жду дежурные слова соболезнования.

Но она говорит лишь:

— Мне жаль. Я потеряла маму пару лет назад. Тоже рак.

Я слышал об этом.

Разрыв отношений был для меня новостью, но смерть её матери — нет. Я не знаю, что сказать. В её глазах отражается горе. Эхо потери, которую невозможно измерить. То же самое эхо звучит и во мне. Но моё горе старое, сглаженное временем. А её — свежее. Оно всё ещё имеет зубы. Словами его не выразить. Но слова — всё, что у нас есть.

— Мне тоже жаль, — говорю я.

А потом добавляю:

— Ты никогда от этого не оправишься. Но научишься жить с этим. Это не то, что люди хотят слышать. Но это правда.

Между нами повисает молчание, тяжёлое от груза утрат. Но оно не кажется неприятным. Скорее… объединяющим.

Её губы дергаются в слабой, грустной, но настоящей улыбке. И эта улыбка — для меня. Она подарила её мне.

— Я всегда предпочитаю правду, — тихо говорит она.

И в этот момент я больше не могу выносить расстояние между нами.

Она всего в нескольких шагах от меня, но этот чёртов стол между нами не даёт мне притянуть её к себе. Её платье… Стоит лишь потянуть за тонкий пояс, и оно разойдётся. Оно упадёт на пол. И она останется передо мной в одном белье.

Я уверен, что она прекрасна. До безумия.

Будет ли она пахнуть так же сладко, как вчера вечером, когда сидела рядом со мной на диване? Растает ли, как воск от пламени, став мягкой и податливой в моих руках? Вздохнёт ли так же, как в тот миг, когда я поцеловал её? Как будто ждала этого всю свою жизнь.

Это катастрофа. Катастрофа вселенского масштаба.

И только сейчас я понимаю, насколько сильно я лгал самому себе всё это время.

Конверты — это просто предлог. Я пришёл сюда не за ними. Я пришёл за ней. И эта… одержимость, или что бы это ни было, не пройдёт, пока я не получу то, чего хочу.

А хочу я её. Всю. В своей постели. На всю ночь. Попробовать на вкус её солнечное тепло. Окутать себя им. Покрыться им с головы до ног. Может, тогда я наконец смогу думать.

Тишина повисает между нами — густая, тяжёлая, напряжённая.

Она краснеет.

— Ты… эм… выпьешь чего-нибудь? Боюсь, у меня нет виски, но есть белое вино. — Она снова улыбается, и в её взгляде мелькает робкая, слабая надежда. — Или, может, чаю?

Каждая мышца моего тела напряжена.

— Думаю, это не лучшая идея, мисс Джонс.

— Почему?

— Я бы подумал, что причины очевидны.

Она краснеет ещё сильнее. И, как и любая другая эмоция, что я видел на её лице, этот румянец ей идёт. Делает её глаза ещё ярче. Она действительно похожа на розу в этом нежно-розовом платье.

— Ты даже выпить со мной не можешь?

Я не должен отвечать. Я не должен.

— Думаю, ты недооцениваешь свою немалую привлекательность, — говорю я, как полный идиот. Хотя, впрочем, я уже и так сказал ей, что чувствую. — И мою слабость к ней.

Она не отводит взгляда.

— Слабость? У тебя? Да я могу голой перед тобой танцевать, и ты даже глазом не моргнёшь.

Вдруг мне становится тесно в воротнике. И в брюках тоже. Если это не вызов, то я не знаю, что тогда вызов.

Мой внутренний первобытный мужчина мгновенно откликается (двойной смысл абсолютно намеренный).

Она.

Голая.

Танцующая.

— Хочешь проверить? — спрашиваю я, прежде чем успеваю остановиться.

Её глаза расширяются, потом темнеют, а полные губы сжимаются в решительную линию.

— О нет, я ничего проверять не собираюсь. Мы уже прошли через это, и не только ты меня оттолкнул, но и заявил, что это больше не повторится. Так что если ты хочешь, чтобы я танцевала для тебя голой, тебе придётся умолять.

Это неправильно. Это очень неправильно.

И всё же слова сами слетают с моих губ:

— Иди сюда, мисс Джонс.

Она слышит перемену в моём голосе, и её глаза темнеют ещё больше.

— Нет, — отвечает она. — Если ты меня хочешь, то сам приходи и возьми.

Тысяча причин, почему это плохая идея. Тысяча причин, почему я убеждал себя, что не могу этого сделать. Но всё это — лишь отговорки.

Как я уже сказал ей, между нами не будет просто секса. Это будет катаклизм. И, возможно, именно этого я и хочу. Может, поэтому моё сердце замерло в первый же момент, когда я её увидел. Может, поэтому мой мир сдвинулся с оси. Может, поэтому с тех пор, как она появилась, я не нахожу себе места. Моя жизнь была словно петлей, затягивающейся на шее, но я никогда этого не замечал.