Божественная одержимость - Кристина Руссо

он растягивает меня. Я в отчаянии закружила бедрами, постанывая от того, как хорошо это ощущалось.

— Давай, детка. — пробормотал он, положив руки мне на бёдра и слегка приподняв меня, прежде чем опустить на свой член. — Я знаю, что ты можешь взять меня всего.

— Ты большой, — я изо всех сил пыталась заговорить, мои руки царапали его спину, когда боль превратилась в закатывающее глаза удовольствие.

— Я вошел в тебя только на половину, amai.

— О, черт... — Я закричала, когда его руки сжали мои бедра, покачивая меня вверх и вниз по его твердой длине. Оргазм пронзил меня подобно молнии, моя киска сжалась вокруг него, как тиски.

Я все еще кончала, когда он откинулся на спину на кровати, увлекая меня за собой. В тот момент, когда мы оказались в горизонтальном положении, одна его рука обхватила мое тело, в то время как другая опустилась на поясницу, его пальцы коснулись моей задницы. Затем он приподнял бедра, входя в и выходя из меня.

Я ахнула, хватая ртом воздух.

— Тревор... — Я рыдала, цепляясь за него изо всех сил.

— Ты чувствуешься так чертовски хорошо, amai. Эта киска была создана только для того, чтобы я ее испортил, да?

Я была слишком ошеломлена, чтобы ответить, мое тело парило — я всего лишь пыталась за что-нибудь ухватиться.

Сильный шлепок пришелся по моей заднице, заставив мои глаза расшириться, и я ахнула.

— Да? — Его губы прижались к моему уху

— Тревор...

Еще одна пощечина.

— Да? — Он зарычал.

И еще одна.

— Да, боже, да! — Я кричала в экстазе, мои руки держались за его подбородок, мое лицо уткнулось в его шею.

Когда мой оргазм пронзил меня, я почувствовала, как он входит в и выходит из меня, головка его члена достигала моего предела с каждым грубым толчком, вызывая более глубокий тип удовольствия, которого я никогда раньше не испытывала.

— Не останавливайся, — простонала я, впиваясь острыми ногтями в его плечи, нуждаясь почувствовать это.

Глубокий мужской рык вырвался из его груди, его грубые руки схватили меня сильнее. — Ты хочешь, чтобы я кончил в тебя, amai?

— Пожалуйста, не останавливайся, — Я снова пропела, поворачиваясь в его сторону, мои глаза закрылись, когда я прижалась лицом к его щеке. — Никогда не переставай трахать меня.

— Никогда. — Повернув лицо, он зажал мою нижнюю губу между своими, просовывая язык мне в рот и целуя страстно и грубо.

Скользя мной по всей длине, он дернул бедрами. В тот момент, когда я почувствовала его сперму глубоко внутри себя, что-то первобытное внутри меня пробилось к поверхности моей кожи. Я застонала в рот Тревору, целуя его так влажно и грязно, но чувствуя себя на седьмом небе от счастья, когда он слегка отстранился только для того, чтобы протолкнуться еще глубже в меня. Удовольствие разливалось по моим венам, пока все мое тело не отказало.

Я едва чувствовала свои мышцы, когда Тревор перевернул нас так, что оказался сверху.

— Кто за кем не может угнаться? — Он ухмыльнулся, наклоняясь, чтобы поцеловать мою шею и ключицу — его мышцы вздувались и напрягались с каждым движением.

— Я не виновата, что ты трахаешься как животное. — Я едва сумела сказать, все еще хватая ртом воздух — и то, что его член все еще растягивал меня, не помогало.

— Не моя вина, что ты превратила меня в животное, — Он зарычал, толкая обе руки между моим телом и матрасом и оборачивая их вокруг моей талии. — Уже отключаешься, amai?

— Отнюдь нет.

— Хорошо. — У меня вырвался вздох, когда он погладил меня глубоко внутри, заставляя ухватиться за его огромные бицепсы для поддержки. — Потому что я какое-то время буду пользоваться этой хорошенькой киской.

Глава 45

Настоящее

Пентхаус моего отца был таким же холодным, каким я его помнила, с мраморными полами и высокими окнами, из которых открывался вид на горизонт Нью-Йорка. Его офис ничем не отличался. Тяжелый дубовый письменный стол и книги в кожаных переплетах.

Рука Тревора была твердой на моей пояснице, когда мы вошли, его молчаливая поддержка заземлила меня, даже когда у меня сжалось в груди.

Париж был мечтой.

Мы только что вернулись, проведя там две недели. Я не хотела быть здесь, но пришло время.

Мой отец поднял взгляд оо своего стола, его строгий костюм и расчетливые глаза являли собой образец самообладания, хотя я заметила слабую вспышку беспокойства, когда его взгляд переместился на Тревора и он увидел, что его рука касается меня.

Он откашлялся. — Cara. Тревор. Что случилось?

— Я знаю, что ты сделал, — я проигнорировала его вопрос, мой голос был тихим, но уверенным, гнев едва сдерживался. Мне нужно знать, почему он настроил Тревора против меня много лет назад. — Как ты мог?

Мгновение он ничего не говорил, выражение его лица было непроницаемым. Затем он сделал то, чего я никогда не ожидала — он сдался. Его плечи поникли, и он провел дрожащей рукой по лицу, выглядя старше, чем я когда-либо его видела.

— Я не хотел причинить тебе боль, Наталья. Ты должна понять... — Сказал он срывающимся голосом. — Это была ошибка.

— Что? — Мой желудок скрутило от беспокойства.

Его голос дрожал, когда он продолжил. — Твоя мать… — Он с трудом сглотнул, его руки вцепились в подлокотники кресла. — Ты должна поверить мне, cara. Я любил ее.

Эти слова подействовали на меня как физический удар. На мгновение я не могла дышать. Я почувствовала, как Тревор рядом со мной напрягся, его рука инстинктивно потянулась к моей руке.

— Что? — Мой голос перешел в шепот, дрожащий от неверия.

— Она сказала мне, что убила тебя, — сказал он, его глаза блестели от слез. — Она всегда била тебя. Я всегда находил тебя в синяках. Мы не были женаты. Она не хотела выходить замуж за Члена Семьи. Я не мог часто тебя видеть, но когда я это делал, ты была вся в синяках. — Его голос дрогнул, когда он умоляюще посмотрел на меня. — А потом, в тот день… Когда она сказала мне, что убила тебя… Я— я— я потерял самообладание, — всхлипывал он. — Я не это имел в виду.

— Что ты сделал? — Мой голос был едва слышен как шепот.

— Она сказала мне, что убила тебя. Она хотела, чтобы ты была подальше от этой жизни, подальше от меня...

Я почувствовала, как комната закружилась, когда до меня дошли его слова. — Папа...

— Я потерял контроль. Я поверил ей. Я...

— Что ты сделал.

— Боже, мне так жаль…