Сара Карнаби - Под жарким солнцем Акапулько

— Ты просто золото! — вскинулась она.

— Такое же золото, как твоя золотая кредитная карточка? — спросил он и сам махнул рукой. — Нет, где уж там. Она для тебя на первом месте. — Однако и в его уколах на сей раз не хватало желчи.

На пляже они вели себя непривычно тихо, а через три часа Дэвид собрал свои вещи.

— Салли, наверно, уже готова. Мне пора. — Он нерешительно посмотрел на Линн и наклонился к ней. — Приятный был отдых, правда?

— Да, очень приятный. — В голове у нее промелькнули разные фантазии, которые всегда возбуждало в ней его присутствие, но теперь они стали беспредметными, поскольку все равно не оставалось времени, чтобы воплотить их в действительность.

— Ну что ж… — Дэвид на мгновение испытал искушение попрощаться с ней поцелуем, подобным их первому поцелую после ужина в ресторане. Но, поскольку они расставались навсегда, это не имело никакого смысла, и он не захотел в последнюю секунду разбудить то, что потом не успокоишь.

— Всего хорошего. — Линн подалась к нему.

— Тебе тоже. — Он небрежно коснулся ее губ и выпрямился. — И желаю весело провести оставшиеся дни.

— Да. Удачного полета. И привет твоей сестре.

— Спасибо. Привет твоему дяде.

Он махнул рукой, уходя. Она махала ему вслед, когда он еще дважды обернулся. Потом он исчез. Общий отдых закончился. Окончательно и бесповоротно.

3

Небо над Кармелом было высоким, ясным и очень синим, но с океана дул сильный холодный ветер, заставляя шуршать и потрескивать сухую осеннюю листву на деревьях. Уже опавшие листья, спасшиеся от бдительных мусорщиков, кружились по почти обезлюдевшим улицам.

Дэвид поднял воротник ветровки, закрыв молнию до самого верха, и пожалел, что не надел под нее ничего, кроме майки. При выходе из отеля его сбило с толку яркое солнце.

Знакомый фирменный знак сети быстрых закусочных сулил не только что-то горячее для желудка, но и защиту от ветра. Дэвид, недолго думая, пропустил почти беззвучно проскользнувший мимо него «шевроле» и перешел через дорогу.

Закусочная соответствовала общей картине, характерной для Кармела в это время года. Она была почти пустой. Молодая официантка за стойкой оказалась, правда, красоткой, но излучала не только осознание данного факта, но и безграничную лень, и ее движения, когда она обслуживала посетителя, напоминали искусную имитацию замедленного показа работы официантки в кино.

Дэвид молча положил на стойку оплаченный чек, взял поднос, сел на скамейку у окна, раскрыл упаковку, надкусил гамбургер…

…и застыл в этой позе, поймав взгляд молодой женщины за соседним столом, направленный прямо на него. У нее были темно-карие глаза, затронувшие в нем первую струну. Глаза на красивом лице под копной черных вьющихся волос, разбудивших вторую струну. Третья струна зазвучала, когда молодая женщина с усмешкой передразнила его, изображая хватку его пальцев вокруг гамбургера, а зубами, словно вгрызаясь, в воображаемую булочку вместе с ее начинкой.

Все три струны мгновенно слились для Дэвида в аккорд под именем Линн Уильямс, и в следующий миг носительница этого имени уже садилась на скамью напротив него и ставила на его стол свой поднос.

— Я бы на твоем месте наконец откусила, — улыбаясь, посоветовала Линн. — Хотя в этой позе ты легко можешь сойти за произведение искусства. «Юноша, жующий гамбургер». Мне следовало бы запаять тебя в целлофан и за большие деньги продать какой-нибудь галерее.

Дэвид энергично задвигал челюстями и поместил откушенный кусок за левую щеку.

— Я тебе еще в Акапулько говорил, что твои познания в искусстве — на нуле. Привет, Линн! Как дела?

— Пока я с тобой не повстречалась, все шло хорошо. — Она продолжала улыбаться, но между бровей залегла маленькая недовольная складочка. — Теперь я уже не уверена, что так будет и дальше.

— Узнаю Линн Уильямс. — Он говорил и одновременно с наслаждением жевал, на удивление, успешно совмещая эти действия. — Вместо того чтобы сказать: «Привет, Дэвид, рада тебя видеть», — сразу выдаешь скрытую колкость.

— При чем тут колкость, — ощетинилась она. — Меня еще в Акапулько вывело из себя твое бессовестное утверждение, будто я ничего не понимаю в искусстве, я до сих пор сержусь.

Дэвид оторвал великолепными зубами очередной мощный кусок ни в чем не повинного гамбургера.

— Полное отсутствие чувства юмора что тогда, что сейчас! — неразборчиво пробормотал он, сделал глоток и продолжал более внятно: — Сколько времени прошло? Два года! А ты ни капли не изменилась.

— Ты тоже. — Ее улыбка стала чуточку теплее. — Остался по-прежнему большим ребенком.

Дэвид основательно набил рот гамбургером, чтобы избежать искушения и не обозвать ее «заносчивой дурой». Однако думать так полный рот ему не мешал.

Линн смотрела на симпатичное, хорошо знакомое лицо со сказочно голубыми глазами и злилась. Дэвид разглядывал ее совершенно спокойно, невозмутимо, но в том, что он одновременно жевал, было что-то обидное, пренебрежительное. Ей пришлось сдержать себя, чтобы не высказаться по этому поводу. В конечном счете она бы только поставила себя в глупое положение, упрекая его в том, что он жует во время разговора.

Дэвид прекрасно знал недобрый огонек в темных глазах. Она сердилась. Это настроило его на такой миролюбивый лад, что он отпил кока-колы и улыбнулся.

— Что ты делаешь в Кармеле?

Она расценила его улыбку как сигнал примирения.

— Отдыхаю. А ты?

— Тоже отдыхаю.

— Снова? Акапулько, Кармел… Больше ты ничем не занимаешься?

Он с недоумением взглянул на нее и понял, что она говорит всерьез.

— Линн, между Акапулько и Кармелом прошло два года! Два года, в течение которых чем только я ни занимался! Почему ты считаешь, что я ничего не делаю, а только отдыхаю?

Она искренне смутилась и растерянно пожала плечами.

— Я… не знаю… Мне показалось, что мы расстались всего пару недель назад.

Его улыбка стала еще ослепительнее благодаря ямочкам, образовавшимся в уголках рта, которые она до сих пор помнила.

— Это означает, что время, проведенное без меня, было не в счет и потеряло всякое значение, как только ты меня опять увидела.

Линн прекрасно понимала, что он всего лишь шутит, но не засмеялась и ничего не ответила.

Конечно, за прошедшие два года многое что случилось, и это были для нее важные годы, и все же его слова содержали долю истины. Когда она сидела в этой закусочной напротив Дэвида Бакли и смотрела в его улыбающееся лицо, ей казалось, что после Акапулько вообще ничего не происходило. Дэвид неправильно истолковал ее молчание.