Эшли Дьюал - Свободные (СИ)

Кнопки плавают перед глазами, однако я упрямо пытаюсь найти нужные цифры.

Единственный знакомый мне номер – номер Саши.

Саша. При мыслях о нем, грудь сжимается. На глазах появляются слезы. Я болезненно морщусь и горблюсь так сильно, что сводит полностью все тело. Как же я скажу ему о том, что случилось? Как объясню, что человек, которого он любит, мертв? Дышать совсем невыносимо. Я набираю номер, пусть и не хочу этого делать. Однако темнота грозит забрать меня с собой, и у меня не остается иного выбора, прежде чем упасть без сил и отключиться.

ГЛАВА 24.

Мы сидим с мамой на берегу моря. Она со вздохом собирает свои густые волосы в ладонь, однако уже через пару секунд отпускает их, позволяя ветру игриво разбрасывать их из стороны в сторону.

- Интересно, как долго продлится шторм?

- Шторм? – она удивленно обращает на меня взгляд. – Шутишь? Погода чудесная.

- Ветрено, - ворчу я. – Волны большие, да и солнце неяркое.

- Солнце всегда одинаковое. А тут уж твое дело: замечать тучи или нет.

- Мам, ты говоришь странные вещи. Может, пойдем уже? Мне очень холодно.

- Хватит жаловаться, Зои! Посмотри, как тут красиво! А запах какой! Если бы я не умерла, то определенно съездила бы на море. – На ее красивом лице вдруг появляется лукавая ухмылка. Мама сужает глаза и приказывает, – как очнешься, не теряй ни минуты! Собери все самое необходимое и отправляйся в путешествие! Возьми мой чемодан…

- Не хочу я просыпаться, - апатично признаюсь я. Перебираю пальцами холодный песок и подтягиваю к груди ноги. – Зачем? Мам, лучше я с тобой останусь.

- И что мы будем делать?

- Какая разница.

- Огромная!

- Да, ладно тебе. Ничем не заниматься – тоже занятие.

- Серьезно? – мама переводит на меня разгромный взгляд. – Зои, сколько можно бояться? Отказавшись от жизни, ты ее не наладишь! Наберись, наконец, мужества и открой глаза!

- Мужества? – крепко стискиваю зубы и кидаю горсть песка куда-то в сторону с такой злостью, что вспыхивает все тело. – Когда мужество возвращало с того света близких? Когда мужество вытирало слезы и извинялось за нас перед родными людьми?

- А когда трусость была решением проблем?

- Люди всегда убегали от неприятностей, и никто из них от этого хуже жить не стал!

- За одним лишь исключением, что в твоем случае, убежать – значит никогда больше не очнуться. – Мама недовольно покачивает головой. На ней легкое черное платье, губы – ярко-алые, как обычно. Она, словно живая сидит рядом, и мне вдруг становится не по себе: кто же из нас все-таки мертв? – Зои, честное слово, хватит сводить меня с ума! Я знала, что мамаша из меня так себе, но неужели я совсем не научила тебя бороться, вне зависимости от паршивости ситуации? Ты слишком много думаешь. Расслабься!

- Ты шутишь наверно. Мам, пострадало столько людей! - я жмурюсь и в очередной раз шумно выдыхаю. – Ты всегда так. Рассуждаешь легкомысленно и беззаботно, будто ничего страшного не произошло.

- Я рассуждаю обычно.

- Нет! Ты должна была испугаться и хотя бы ради приличия построить из себя взрослого, ответственного человека.

- Если бы я знала, что от этого будет толк, - усмехается она, - то построила бы. Однако зачастую проблемы как раз-таки от того, что мы воспринимает вещи в совсем другом свете. Ты думаешь, хуже и быть не может? Правда? А как тебе то, что ты больше никогда не проснешься? Не откроешь глаза? Милая моя, солнце, вот от чего стоит сходить с ума! А не от вины и ужаса.

- Ты не понимаешь, ты…

- …слишком беспечная? Ну и пусть. Если бы я так страдала по каждому поводу, мы бы с тобой согнулись еще на втором году твоей жизни.

- Это неправильно! – вспыхиваю я.

- А кто осудит? Люди?

Вот моя мама. Та, которую я, действительно, помнила. Не женщина, сотканная мной из теплых и сокровенных воспоминаний, а легкомысленный ребенок, экстерном сдавший экзамен по материнству. Ее мудрость граничит с безумием. Каждая фраза – острие ножа. Я никогда не прислушивалась к ее заявлениям, и каждый раз делала по своему, от чего мы жутко ссорились и не разговаривали целыми сутками, однако сейчас мне вдруг становится страшно: вдруг она права? Вдруг я, действительно, должна очнуться?

- Там есть люди, которые тебе дороги?

- Там?

- По ту сторону, - поясняет она. - Если «да», чего ты ждешь?

- Я не жду, - оправдываюсь я, прижимая к вискам руки, - я просто не хочу возвращаться!

- Солнышко, никому не нравится, когда ему больно.

- Тогда почему ты заставляешь меня пройти через это?

- Потому что из меня никакая мамаша, зато неплохая советчица, – она улыбается и взъерошивает копну моих и без того спутанных волос. – Согласна?

Непроизвольно усмехаюсь.

- С этим не поспоришь.

- Эй! Ты только что назвала меня плохой матерью?

- Но ты же сама так сказала!

- Иди сюда.

Мама крепко прижимает меня к себе и смеется. Голос у нее живой, мелодичный, и у меня сердце сжимается от этого родного звука.

- Думаешь, все уладится? – с надеждой шепчу я. – Я справлюсь?

- Справишься, конечно. Просто не сразу.

- И как долго придется терпеть?

- Кто знает. Я терпела всю жизнь.

Крепко зажмуриваюсь. Сжимаю маму в своих объятиях, и неожиданно понимаю, что больше не слышу шума волн. Что происходит? И запах пропал. Наверно, я уснула. Или нет? Открываю глаза и вдруг не вижу моря, маму; нет ни песка, ни горизонта. Передо мной белый потолок, а звук прибоя превращается в противный писк. Где я?

Собираюсь привстать, однако меня останавливают чьи-то холодные пальцы.

Глаза с трудом подчиняются. Я пытаюсь сосредоточиться, но в висках жутко стучит, все прыгает, кружится, а тело, будто налито свинцом. От того мне не удается даже на сантиметр сдвинуться с места.

- Ты очнулась, - слышу чей-то голос.

Сглатываю и недовольно думаю: кто додумался положить меня в кровать без подушек? И почему лампы такие яркие? Пытаются меня поджарить? Покачиваю головой и хриплю:

- Сервис – отстойный.

- Решили особо не тратиться, - подыгрывает знакомый голос. – Вдруг и смысла-то нет?

Наконец, я вижу его лицо. Саша нависает надо мной и в глазах у него не радость, а какое-то безмерное, необъятное спокойствие. Погладив пальцами мое, наверняка, синюшное лицо, он кривит губы и шепчет:

- Я жутко скучал, сестренка.

Чувства реагирует мгновенно. Глаза наполняются слезами, вина подскакивает к горлу, и я изо всех сил стискиваю зубы, приказывая себе не плакать. Хватаюсь за его руку и говорю:

- Я тоже. Что происходит? Почему я…, - моргаю, осматривая локти, - почему я опутана какими-то трубками? Зачем?