Дороти Иден - Никогда не называй это любовью

И вот она в карете приехала за девочками. Осмотрела их с ног до головы, когда те стояли перед нею в юбочках и серых пальто из камвольной ткани, она проговорила:

– Мои бедные деревенские мышки! – И с укором обратилась к Кэтрин: – Неужели у них нет одежды получше? Они смотрятся в этом как школьницы.

– Они и есть школьницы, – возразила Кэтрин.

– Ерунда! Они уже взрослые девочки. В самом деле, Кэт, сколько еще времени ты собираешься допускать, чтобы они выглядели подобным образом? И это с деньгами тети Бен!.. – Анна замолчала и презрительно глянула на сестру.

– Никто из вас никак не может смириться с тем, что мне достались все деньги, не так ли? Милая тетушка Бен покупала девочкам одежду всю жизнь, однако она вообще не должна была этого делать, поскольку у меня есть собственная семья. Она прекрасно знала о моем муже, никогда не умевшем обеспечить свою семью! И если ты так сокрушаешься по поводу Норы и Кармен, так лучше передай свои сожаления их отцу, чтобы он позаботился об их внешнем виде.

– Кэт, ну…

Кэтрин в гневе отвернулась.

– Ох, Анна, как я устала от твоего лицемерия! Меня просто тошнит от него! Я-то думала, что в нашей семье не будет лицемеров.

Анна густо покраснела, ее лицо вытянулось.

– Лучше уж быть лицемеркой, нежели кое-кем… Сказала бы я…

Кэтрин отозвалась ледяным голосом:

– Если ты собираешься увезти с собой девочек, то по крайней мере при них попрощайся со мной должным образом.

Она протянула сестре руку, пытаясь выдавить из себя улыбку в надежде, что скоро забудет о заплаканном лице Норы и о Кармен, которая никак не могла скрыть возбуждения от предстоящей поездки. Ведь в Лондоне был Джералд, а Кармен обожала брата. И поездка в столицу сулила ей намного больше развлечений, нежели мама, имеющая привычку закрываться в гостиной и просить, чтобы ее не беспокоили, когда приезжал мистер Парнелл. Она не сомневалась, что мистер Парнелл приедет и в Брайтон. В Лондоне наверняка будет веселее!

– Мамочка, не забудь сказать новой няне, что Клер не ест овсянку. От нее малышку тош-тош-тошни-и-ит…

Из глаз Норы хлынули слезы, и Кэтрин, нежно целуя ее, сказала:

– Конечно же, дорогая, я не забуду об этом. А ты не расстраивайся, ведь ты уезжаешь в Лондон не навсегда. Кармен, ангел мой, веди себя хорошо. Ты и в самом деле школьница, несмотря на то, что говорит тетя.

Карета уехала. А вместе с ней ее взрослые дочери. Но ведь с ней остались Клер и малышка Кэти. Клер была очень умная девочка. Ее голова с копной мягких каштановых волос до боли напоминала ее отца. Кэти же являла собой пухленький комок лукавства и озорства.

Действительно, женщине никогда не угодишь, думала Кэтрин. Ну с чего ей горевать о троих уехавших от нее детях? Ведь это естественно и правильно, что взрослые дети уезжают из родного дома… С ней же остались две малышки, которых она любит безмерно.

Беспредельное счастье наступило тогда, когда они обосновались в брайтонском доме. Сейчас они действительно считали себя мужем и женой. У Чарлза был кабинет, который он оборудовал в задней части дома, в комнате, окна которой выходили в поле. А огромная супружеская спальня окнами выходила на море. И они проводили там много счастливых мгновений. Ибо от кого им теперь скрываться? Слуги были преданные, а дети слишком маленькие, чтобы разобраться, что к чему. Вилли ни разу не приезжал к ним. Как и Джералд. Кэтрин давно было известно, что он пошел в своего отца, причем унаследовав не лучшие его качества. И это глубоко печалило ее. А Нора писала письма, полные тоски по дому.

И в то же время Кэтрин была счастлива. Этот год оказался успешным, и мистер Гладстон сдержал свое обещание, наконец пригласив Чарлза в Хаварден. Вернувшись оттуда, Чарлз сказал, что визит увенчался огромным успехом. Мистер Гладстон выразил свою решимость проследить за тем, чтобы билль о гомруле прошел при его жизни. И действительно, казалось, что все эти долгие годы лишений, напряженной работы и борьбы будут наконец вознаграждены.

– А тогда мы возьмем Клер и Кэти и уедем за границу, – сказал Чарлз. – Я уйду из политики. Ты будешь рада этому?

Кэтрин посмотрела на его усталое, осунувшееся лицо, в его темные бездонные глаза, горевшие от возбуждения.

– Я буду очень рада этому. Только боюсь, что ты не выйдешь из всего этого живым.

– О, меня не так-то просто убить.

– Единственное, на что я надеюсь, – это то, что ирландский народ будет благодарен тебе.

– Полагаю, в один прекрасный день они воздвигнут мне памятник. Но кого волнуют памятники? Я хотел бы увидеть свою страну процветающей, богатой и чтобы в ней царили справедливые законы. Чтобы люди всегда были сыты, а не питались гнилой картошкой. Дети научились бы читать и писать, а зимой носили бы теплую обувь. Чтобы матери не выбрасывали только что родившихся детей в сточные канавы. Чтобы никто не лежал на улице, умирая под холодным дождем. Чтобы суда, увозящие эмигрантов, не увозили столько молодежи. Мне часто снится один и тот же сон: я вижу женщин, рыдающих на набережной Корка. Я просыпаюсь, и их плач подолгу потом звучит у меня в ушах. Но больше так не будет! Пэдди, Джонни и Майк смогут остаться дома, жениться на своих возлюбленных и ухаживать за стариками родителями.

– Это мне очень напоминает страну Утопию.

– Нет, это не Утопия, а достойная, процветающая страна с честным правительством. Во всяком случае, я не верю в Утопию без народа. Такого вообще не бывает. – Он улыбнулся. – Ну, если не считать нас с тобой.

Кэтрин тоже улыбнулась.

– Будет очень странно со стороны парламента, если он не станет рассматривать ирландский вопрос. Намечаются ли прения в будущем?

– Ну, дорогая, зачем тебе беспокоиться об этом теперь? Тем более зачем заглядывать в будущее? Я вообще не стал бы этого делать, не будь я настроен столь оптимистично.

Даже сейчас его оптимизм оказался преждевременным. За день до Рождества, когда на море разыгрался свирепый шторм и от яростных порывов ветра в оконных переплетах дребезжали стекла, раздался звон дверного колокольчика и на пороге появился мужчина, держащий в руке листок бумаги, очень похожий на юридический документ.

Документ оказался исковым заявлением в суд о разводе, О'Ши против О'Ши и Парнелла.

Кэтрин была настолько сбита с толку и ошарашена, что не смогла дождаться вечера, когда должен был вернуться домой Чарлз. Она села на дневной поезд до Лондона и, зная, что Чарлз находится на парламентских прениях, отправила туда записку с просьбой, чтобы он срочно вышел и встретился с ней.

По иронии судьбы все это очень напоминало их первую встречу, но уже при совершенно других обстоятельствах.

Как только Чарлз увидел выражение ее лица, он спросил с тревогой: