Вирджиния Эндрюс - Свет в ночи

Но когда мы приехали в санаторий и нас провели к нему в комнату отдыха, я немедленно поняла, что дядя не только не поймет, от кого подарок, он даже не соображает, что у него посетители. Жан превратился практически в собственную тень. Подобно одному из зомби Нины, он сидел, слепо глядя перед собой, взгляд обращен внутрь, словно дядя снова посещает те места, где бывал раньше, И переживает то, что испытал в прошлом. Когда я заговорила с ним и взяла его за руку, дядя Жан лишь едва моргнул и в его глазах появился слабый свет.

– Он похож на моллюска, закрывающего свою раковину! – простонала я. – Дядя едва слышит меня.

Мы сидели в комнате отдыха. Дождь начался еще по дороге в санаторий, и теперь капли неистово барабанили по окну, через которое мы смотрели. Их дробь совпадала с ударами моего сердца. Дядя Жан выглядел сильно похудевшим, скулы и нос заострились. У него был такой вид, словно смерть точила его изнутри.

Я попыталась еще раз, заговорила о Рождестве, о моих занятиях в школе, об украшении дома. Но выражение его лица не изменилось, дядя даже не взглянул на меня. Через какое-то время я сдалась, наклонилась к нему, поцеловала на прощание в щеку. Его веки дрогнули, губы затряслись, но он ничего не сказал и даже по-настоящему не взглянул на меня.

По дороге к выходу я остановилась побеседовать с его медсестрой.

– Он говорит что-нибудь?

– Уже некоторое время Жан молчит, – призналась она. – Но иногда, – добавила женщина с улыбкой, – подобные ему возвращаются в мир. Каждый день теперь появляются новые лекарства.

– Вы проследите за тем, чтобы дядя надел новые рубашки? Он раньше так гордился новой одеждой, – печально сказала я. Сестра пообещала сделать это, и мы с Бо уехали. Посещение дяди Жана больше омрачило этот рождественский день, чем темные тучи и дождь. Я едва разговаривала, аппетит у меня пропал, когда мы остановились на ленч. Говорил в основном Бо, описывая наши планы на ближайшее будущее.

– Я уже решил – мы оба поступим в колледж в Тулейне. Таким образом, мы оба останемся в Новом Орлеане. Мои преподаватели считают, что мне следует стать врачом, из-за того что я хорошо успеваю по биологии. Доктор Андрис… Неплохо звучит?

– Звучит просто великолепно, Бо.

– Что ж, твоя бабушка была знахаркой. Мы постараемся продолжить традицию. Я буду заниматься медициной, а ты будешь писать и станешь лучшим художником в Новом Орлеане. Люди будут приезжать отовсюду, чтобы купить твои картины. По воскресеньям, после церкви, мы станем прогуливаться по улицам Садового района, и я буду хвастаться нашему ребенку, что и в этом доме есть картина его матери, и в том…

Я улыбнулась. Бабушке Катрин понравился бы Бо, я уверена.

– Отлично, ты снова улыбаешься. Ты восхитительно красива, когда счастлива, Руби. Пока я жив, я хочу все время дарить тебе счастье, – сказал он. Его слова вернули краску моим щекам, на сердце у меня потеплело.

Когда Бо привез меня домой, я нашла Дафну в кабинете отца. Она говорила по телефону. Судя по всему, даже на Рождество мачеха не забывала о бизнесе. Она надела элегантный светло-синий костюм из твида и белую кружевную блузку, волосы уложила во французский пучок.

– Как там Жан? – с некоторым интересом спросила Дафна, перекладывая какие-то бумаги с места на место.

– Он превратился в овощ, – ответила я. – Может быть, ты изменишь свое решение и позволишь снова перевести его в отдельную палату?

Мачеха выпрямилась и какое-то время смотрела на меня.

– Предлагаю тебе сделку, – произнесла она.

– Сделку? – Я не могла представить, что у меня может быть такого, чего хочется ей.

– Я верну Жана в отдельную палату, если ты убедишь Жизель вернуться в «Гринвуд». Я не хочу, чтобы она была здесь, особенно в этот трудный период.

– Жизель не станет меня слушать, – простонала я. – Она ненавидит ограничения и правила.

Дафна снова опустила взгляд на бумаги.

– Таково мое предложение, – холодно произнесла она. – Найди способ.

Я с минуту постояла в кабинете. Почему здоровье дяди Жана должно зависеть от эгоизма Жизель? Можно ли найти более нечестную сделку? С куда большим пессимизмом, чем нутрия в зубах у крокодила, я понурилась и вышла. Сейчас я нуждалась в папе, как никогда раньше.

Остаток дня я провела в своей мастерской, рисовала и писала маслом для мисс Стивенс. Моя студия и мое искусство оставались для меня единственным убежищем в этом доме, полном лжи. Я выбрала для своей картины вид из окна комнаты, чтобы запечатлеть раскидистые дубы и цветники. Я решила изобразить черного дрозда, гордо выступающего по стене заднего двора. Как хорошо было погрузиться в работу. Я писала под аккомпанемент симфонии Луи и не услышала, как в студию вошел Брюс.

– А, вот где прячется наш Рубин, – заговорил он. Я обернулась. Бристоу стоял, уперев руки в бока, осматривал комнату и кивал. Он переоделся в широкие темно-серые шерстяные брюки и рубашку из тончайшего египетского хлопка. – Очень мило. А из этого, судя по всему, выйдет прелестная картинка, – заметил Брюс, взглянув на мой мольберт.

– Еще рано говорить, – скромно возразила я.

– Ну, я не критик, но, конечно, представляю цену хороших произведений на рынке. – Он пристально посмотрел на меня с минуту, потом улыбнулся и подошел ближе. – Я надеялся сегодня немного поговорить с тобой и Жизель наедине. Я уже беседовал с твоей сестрой, которая умоляла меня использовать мое влияние на Дафну, чтобы та позволила ей остаться и ходить в школу здесь, в Новом Орлеане. Очевидно, если я добьюсь для нее этого, то она примет меня в семью с распростертыми объятиями. А теперь, – Брюс медленно придвинулся ко мне, – что я могу сделать, чтобы ты приняла меня так же?

– Я не прошу ничего для себя, но, если ты хочешь сделать что-то, чтобы доставить мне удовольствие, добейся, чтобы Дафна перевела дядю Жана обратно в отдельную палату.

– Ага, самоотверженная просьба. Неужели ты такая, какой кажешься, Руби?…Драгоценный камень без изъянов, подлинный, целомудренный. Ты так же невинна, какой кажешься, так же невинна, как цветы и животные на твоих картинах?

– Я не ангел, Брюс, но мне не нравится видеть, когда кому-то причиняют ненужную боль. А именно это и происходит сейчас с дядей Жаном. Если хочешь сделать что-нибудь хорошее, помоги ему.

Бристоу улыбнулся и протянул руку, чтобы коснуться моих волос. Я съежилась и начала отступать, но он взял меня за руку чуть повыше локтя.

– Ты и Жизель близнецы, – заговорил мужчина почти шепотом, – но только слепой может не увидеть разницы. Мне бы хотелось стать тем, кого ты будешь любить и кому сможешь доверять. Ты знаешь, я всегда восхищался тобой, Рубин. Но тебя перебросили из одного мира в другой, и, когда ты действительно нуждалась в опекуне, ты его лишилась. Ты позволишь мне… быть твоим опекуном, защитником и сторонником? У меня отличный вкус. Я могу превратить тебя в принцессу, ты этого заслуживаешь. Поверь мне, – продолжал Брюс, поднимая руку к моему плечу. Он стоял так близко, что я могла разглядеть мелкие капельки пота над его верхней губой, уловить аромат выкуренной им сигары. Бристоу крепко обнял меня и поднес губы к моему лбу. Я ощутила, как он вздохнул, словно вдыхая запах моих волос. Я позволила ему обнять меня, но не стала обнимать его в ответ.