Жестокии развод - Ария Тес

– Толь, остановись.

– Нет, послушай, – зычно икнув, Толя шумно выдыхает, – Блядь…все плывет и изнутри меня рвет, родная. Понимаешь? Я не хотел. Всего этого, так чтобы было…я не…

Конечно, я понимаю, что это галимая манипуляция. Очень-очень топорная, даже жалкая. Мне кажется, и Галя-наивняга не купилась бы на этот бред. Нет. В том, что произошло, нет случайностей. Там все было закономерно выбрано и искусно спланировано. Просто Толя не ожидал, что наши дети включат свои мозги, а не вложенные в их головы его собственные принципы.

Он проиграл.

И как раненный зверь перед последним вздохом, теперь он готов пойти на что угодно. Даже признаться в любви женщине, которую он уже давно и за женщину-то не считает.

Я знаю, что так и было.

Когда ты видишь разницу между мужским отношением и потреблядством, все как-то само встает на свои места. Ваня помог мне…увидеть эту самую разницу. Он относится ко мне бережно, ласково, и рядом с ним я сама становлюсь открытой этому миру, а не забитой овцой.

Вероника…

На мгновение, перед тем как ответить на этот вброс, я думаю о своей дочери. Мне хочется найти к ней пути, хочется вернуть себе своего ребенка, но тут опять такая ситуация складывается…как это сделать? Ценой своей жизни? А может быть, еще лучше, ради нее мне вернуться обратно? Толя же не просто так все это говорит. Я не дура. Он надеется меня продавить, а на что еще он рассчитывает, я боюсь представить. И не хочу представлять.

Вероника стоит того? Она стоит всего, но при этом…

– У меня есть мужчина, – выпаливаю наскоро, пока не передумала.

Да, моя дочь стоит всего, но не так. Не путем ломания себя об колено, не дай Бог прощения, возврата в кобылу, от которой хочется повеситься. Нет-нет-нет. Это не тот путь, которому стоит следовать. Это совсем не тот путь, который приведет меня в точку, где можно существовать. Да и смысл? Вероника все равно не оценит моей жертвы. Она ничего не оценит, пока ее саму жизнь не научит – я уже поняла. Все-таки мудрость тети Лены и свои собственные наблюдения дают плоды.

Толя молчит. Но я чувствую, как он закипает…

– Что ты сказала? – через мгновение рычит, и я прикрываю глаза.

Да, все-таки прожить рядом с кем-то столько лет имеет свою особую цену. Я чувствую изменения в его настроении, и я знаю, что будет дальше.

Подбираюсь и киваю самой себе. Раз уж встала на этот путь – бейся красиво.

– Ты меня услышал. Я встречаюсь с другим мужчиной, с которым счастлива.

– Ты бы не посмела!

Из груди вырывается смешок.

– А кто бы мне запретил? Мы не развелись только по одной причине, и тебе это известно. Как только наша сделка…

– Охо-хо-хо…сделка?! СДЕЛКА?! Можешь забыть об оплате адвоката! Ты меня услышала?! МОЖЕШЬ, СУКА, ЗАБЫТЬ! Пусть твой новый оплачивает тебе Верного, тварь! Лживая, лицемерная гадина! Шлю…

Всю эту хрень я слушать не собираюсь, поэтому сбрасываю звонок и на мгновение замираю. Глаза закрыты, дыхание рваное.

Неприятно.

Я ничего не чувствую к Толе, как к мужчине, но он отец моих детей. Этого не изменишь. Когда отец твоих детей незаслуженно выливает тебе на голову ведро помоев – это гадко.

Похоже, ничего общего с дипломатией у нас никогда не будет. Толя облажался, и этого мне никогда не простят.

– Галина Алексеевна Никифорова?

Хмурюсь и открываю глаза. Прямо передо мной возвышается огромный, лысый мужик в черном костюме.

Кто это?

– Кто вы? – озвучиваю свои мысли, но от холодного взгляда становится не по себе.

Кутаюсь в свою шубу и делаю небольшой шаг назад. Мужчина беспристрастно продолжает.

– Вы – Галина Алексеевна Никифорова?

Ни за что не отвечу. Еще чего!

Делаю еще один шаг назад, а он коротко выдыхает. Кажется, борется с желанием закатить глаза.

В следующее мгновение происходит сразу несколько вещей. Первая – обстановка резко становится тяжелой, а ситуация накаляется в непонятном мне векторе. Вторая – мужик шагает на меня, хватает за руку и тянет в сторону огромного, черного джипа со словами.

– Мне, блядь, некогда страдать всей этой хренью. Поедешь со мной.

Сказать, что я испугалась…черт, значит, ничего не сказать вовсе.

Оцепенела. Как дура.

Делаю пару шагов, словно послушная кукла, вглядываясь в профиль незнакомца. Ноги разъезжаются, каблуки не держат.

У меня немеет тело, если совсем откровенно обозначить. Пальцы пульсируют собственным сердцем…

Что происходит?

– Эу! – звучит оглушающий свист, – Руки, сука, убрал!

В следующее мгновение снова происходит сразу несколько вещей. Первая: меня дергают за другую руку. Вторая: я чувствую родной запах, твердость и тепло, упираясь лбом в родные лопатки. Третья: безопасность окружает меня плотным коконом.

Ваня будто бы раздался в плечах, стал еще больше и тверже. Он придерживает меня рукой, а по-простому вдавливает в свое тело. Он не шевелится. Кажется, это похоже на хищника перед прыжком: одно движение и начнется месиво.

Из-за меня…

– На твоем месте, – звучит незнакомый голос, – Я бы не стал нарываться. Кажется, у тебя уже есть проблемы с законом?

Откуда он знает?…

– Значит, будет больше проблем с законом, – рычит в ответ Ваня, – Если ты ее еще раз тронешь – точно. Выбор?

Тишина начинает давить еще больше, а страх сильнее расползается по моему телу.

Что же он делает?

Беру за руку и стараюсь оттянуть в сторону, шепчу.

– Ваня, что же ты…не надо. Он…

Но Ваня меня не слышит. Он продолжает смотреть на мужика, готовый в любой момент вцепиться ему в горло.

Тот оценивает обстановку довольно долго. Может быть, минут. По ощущениям, конечно же, вечность.

– Драться будешь? – хмыкает он, Ваня кивает.

– Сомнения есть?

– Ясно. Окей.

Дальше он просто разворачивается и уходит, а я остаюсь стоять, крепко сжимая Ванино запястье. Мы молчим ровно до того момента, пока зад машины не скрывается за поворотом. После этого я резко смотрю на него, а потом еще и щипаю за руку.

– Ай! За что?! – взвивается он притворно, и я так же притворно злюсь.

Но улыбаюсь…

– Сумасшедший! Нельзя было так делать! Ты же…

Ваня перебивает меня просто. Он делает шаг навстречу, смотрит пристально и говорит тихо, но так, что я, наверно, даже если памяти лишусь, это точно никогда не забуду.

– Ты была в опасности, Галя. Если встала бы необходимость, ничего уже не имело бы значения.

– Но…

– Ты была в опасности, – упрямо повторяет он,