Жестокии развод - Ария Тес

Сейчас узнаем…

В тишине мы втроем проходим на кухню. Ваня не отходит от меня ни на шаг, глаз со старушки не сводит. Она же держится очень достойно – это следует признать. Я даже понять не могу, волнуется? Или ей плевать? На лице нет ни одной эмоции.

Не женщина, а камень.

Вызывает уважение.

Я неловко мнусь, но все-таки предлагаю ей чай. Людмила Прокофьевна соглашается. Мы опять замолкаем на несколько минут, пока доходит чайник.

Воздух тяжелеет еще больше.

Кажется, я даже не могу дышать…

Это похоже на короткую передышку между длинным броском. Бег на расстояние. Я его всегда ненавидела, и сейчас ничего не меняется. Боготворить готова эту тишину и эту паузу, ведь что принесет сама дистанция – никто не знает.

Наконец, Людмила Прокофьевна ставит чашку на блюдце и кивает.

– Мне осталось жить всего полгода, Галя.

Бам!

Этого я никак не ожидала.

Теряюсь, что ответить? Не понимаю. Зачем мне эта информация? Тоже без понятия. Тем не менее внутри все скручивается и сочится жалостью. Да. Я сердобольная, и мне ее жаль…может быть, из-за того, что эта женщина чем-то напоминает мне маму?…

– Мне очень жаль, – отвечаю тихо, она усмехается.

– Я бы сказала, что ты лжешь, но уверена, это не так.

– Это не так.

– Да, знаю. Я тебя изучила.

– Изу…чили, простите?!

– Конечно. Ты – хороший человек, добрый. Конечно, для меня загадка, как ты вообще связалась с этим червем, ну, да ладно. Молодость на то и дана, чтобы совершать ошибки.

Ох-ре-неть. Червем?!

Непонимающе смотрю на Ваню, он незаметно двигается ближе и сжимает мою руку. Людмила Прокофьевна это видит и улыбается. Мягко. Удивительно мягко…

– Как все сложилось, да? Никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь…

– Я не…понимаю.

– Все дело в моей Настасье, Галя. Дети…они бывают сложными, но они же наши. Часть души, которую мы оставляем после себя, и каждый раз…как же это больно, видеть…их ошибки. Да?

Чуть краснею. Ее слова находят отклик в моей душе, это правда. Отрицать глупо. Но…я все еще не понимаю.

Людмила Прокофьевна тихо вздыхает, потом достает из сумочки платиновый портсигар, но прежде чем поджечь сигарету, спрашивает разрешения:

– Вы не против?

– Нет.

– Спасибо.

Чиркает спичка. Через мгновение кухня наполняется потрясающим запахом, похожим на орехи и ваниль.

Странные сигареты…

Людмила Прокофьевна смотрит в окно, поглаживая большим пальцем фильтр, потом вздыхает и решительно переводит взгляд на меня.

– Я была против этих отношений. Узнала о том, что моя Настасья спуталась с женатым мужиком слишком поздно, чтобы как-то на это повлиять. Понимаешь, Галя…это я ее воспитывала. Всегда хотела девочку, но у меня все только парни получались, а тут внучка…первая, долгожданная девочка. Я ее очень любила и…думаю, что в этом крылась главная ошибка.

– В вашей любви?

– Да. Я сильно разбаловала ее, приучила к тому, что в этой жизни все, чего Настя захочет – она обязательно получит. Просто было, когда дело касалось вещей, но всю глубину своего промаха я осознала, когда дело коснулось человека. Она уперлась рогом в Толю, как будто это единственный мужчина во всем мире! И я поняла, что тут я бессильна. У меня, конечно, был выбор пресечь эти отношения жестко, но…

– Это ничего не дало бы.

– Да, Галя. Не дало. Тогда я поняла, что единственное, что я могу сделать для нее в…последний раз – это преподать урок. Он будет жестким, но самым действенным. Надеюсь, так я смогу вернуть ей часть души и навсегда научить уважать…границы. Понимаешь?

– Если честно, то не очень. Как моя семья связана с вашим желанием научить чему-то вашу внучку?

Людмила Прокофьевна тихонько усмехается.

– Мы же все тут взрослые люди, Галя. Мы все понимаем, что Анатолий за человек. Он никогда не любил мою внучку, она всегда была для него лишь способом прыгнуть выше своей головы. Я открою тебе секрет: он не собирался рассказывать о своих отношениях. Настя знает, что у меня стоит неутешительный диагноз, и, как мне кажется, он просто надеялся на то, что я умру раньше, чем его прижмут к стенке окончательно.

Ну…для меня это не новость. Конечно, я не знала, что со здоровьем у бабульки беда, но о грязных планах своего «благоверного» догадывалась. Это очень в его стиле. Мама всегда называла такое поведение: и на сосну залезть, и жопу не ободрать. Это о нем. Гребаный Петир Бейлиш…

– Я посчитала, что это нечестно, – подводит она итог, – Поэтому в тот вечер села в свою машину и приехала к вам домой. Ты должна была знать, что происходит за твоей спиной.

– Зачем вам это?

– Женская солидарность. Мой первый супруг тоже был редкостной сволочью…и знаешь? я все надеялась, что его гены не отыграют в Насте, но, как видишь, его сволочизм все-таки дал о себе знать.

– Я думала, это вопрос воспитания? – тихонько улыбаюсь, она отвечает тем же.

– Совокупность, Галя. Это совокупность.

– Хорошо. Допустим, я вас поняла, но…что вы от меня-то хотите?

– Я приехала, чтобы извиниться перед тобой за то, что сделала моя девочка. Знаешь…ты ее, наверно, считаешь злом во плоти, но это далеко не так. Не держи зла. Настя просто не понимает, и в этом моя вина колоссальна.

– Это так не работает.

– В курсе, но я не могла не сказать. Все-таки мы – родители, это те, кто должны хотя бы попытаться убрать за нашими детьми. Даже такую ситуацию. Особенно такую ситуацию…

Киваю. Горько, но она права. Родители всегда убирают за своими детьми – это аксиома. Сначала грязные памперсы, потом игрушку, а потом…грязь уже другого характера и размера.

Увы и ах…

Людмила Прокофьевна делает глубокую затяжку, а потом выпускает дым и вздыхает.

– Я знаю, что он не заплатил тебе за развод.

– Мы договорились иначе.

– И мы обе знаем, что и здесь он может попытаться соскочить. Поэтому…ты можешь не переживать больше из-за Ивана.

Неуверенно смотрю на Ваню, который моментально напрягается и наконец-то вступает в разговор.

– Ей и не надо за меня переживать.

Людмила Прокофьевна улыбается шире и теплее.

– Хороший ты мужик, Ваня.

– Меня вы тоже изучили? – саркастично выгибает брови, она слегка кивает.

– Конечно. Я чувствовала ответственность за то, что случилось с жизнью Гали, поэтому приглядывала за ней издалека. Когда я узнала, что Галя хочет помочь какому-то зэку, мне это не понравилось. Сам понимаешь. Но! В тюрьме о тебе только положительные отзывы. Даже за деньги. А так же твоя жизнь…Отец-одиночка, сын –