Галина Лифшиц - Блудная дочь

Однажды к богатому человеку пришел гость. Гостя полагалось хорошо принять, накормить. Но богатый пожалел своих овец. Он забрал единственную овечку бедняка и приготовил из нее обед для своего гостя.

Услышав эту притчу, царь Давид разгневался:

– Этот богач достоин смерти! За овечку он должен заплатить вчетверо: ведь он украл ее. И, кроме того, у него не было сострадания!

Пророк Нафан ответил царю Давиду:

– Этот человек – ты! Так говорит Господь: Я сделал тебя царем. Я избавил тебя от Саула, я дал тебе царство. Если тебе этого мало, я прибавил бы еще больше. Но зачем же ты совершил злодейство? Ты убил Урию, а жену его забрал себе.

После этих слов пророка Давид покаялся перед Богом.

Нафан же объявил ему, что в наказание сын, родившийся у него, умрет.

Так и стало.

Прошло время.

Вирсавия вновь родила Давиду сына.

Она назвала его Соломоном.

Господь полюбил его.

Царь Давид завещал ему свое царство. [3]

Миша закончил чтение и вздохнул:

– Тысячи лет люди знают, что нельзя брать чужое, нельзя убивать, завидовать…

– А все равно – завидуют, крадут, отнимают последнее, – продолжила Ира, Женькина мама.

– И никакого наказания не боятся. И бывает ли им это наказание? – мудро заметил ее сын.

– Может быть, Бог от нас устал и все пустил на самотек? И ничего никому не бывает за их зло? – с заметной горечью произнесла обычно молчавшая при чужих Аня.

И опять, как в начале дня, заблестели в ее глазах слезы.

– А может быть, бедняку стоило лучше следить за своей овечкой, раз он ее так сильно любил? – раздраженно спросила вдруг Любочка. – Почему бедняки всегда дают себя обокрасть? Может, с ними что-то не то? Может, они ущербные какие-то?

Люба не выносила, когда мама делалась грустной. От отчаяния и невозможности помочь она немедленно начинала «лезть на рожон», как называл это ее состояние папа Миша.

– Слушай, Любань, а ты – ума палата, – уважительно восхитился Федор, Женькин отец. – Под таким углом взглянула…

– А богатые – не ущербные? Так и норовят ухватить чужое, хоть у самих уже из ушей лезет, – тут же возразила его супруга, любившая вступать с мужем в горячую полемику по любому вопросу.

– Получается – ущербные все, – подвел итог Миша. – То есть все не без греха. Но только тот, кто заведомо сильнее, и отвечает потом по полной программе.

– А бедняк не ответил по полной, по-твоему? – не унималась Люба.

Но тут в общий разговор вступил заскуливший немыслимым басом щеночек.

От звуков его богатырского плача всех присутствующих почему-то разобрал дикий смех.

– Любань, – добродушно поинтересовался Федор, – как думаешь, может, это не щенок вовсе, а?

– А кто? – насторожилась Люба.

– Почем я знаю? Дикая лошадь Пржевальского, например. Вырастет и задаст нам жару. Жеребят нарожает. Будут у нас на лоджиях пастись…

– Может, и лошадь, пап, а может, корова? – согласился Женька, отправляясь за тряпкой: на полу после прохода «не мышонка, не лягушки, а неведомой зверушки» образовалась более чем солидная лужа. – Зато все нас уважать будут.

И с этим трудно было поспорить.

– А где ее место будет? – спросил Миша. – Кто будет главный хозяин?

– Мы, – хором заявили Люба с Женькой.

– А давайте ей на лоджии конуру построим, – вполне всерьез предложил Федор. – Кавказцы – они же на улице привычные жить, на дворе или при отаре.

Весь их этаж опоясывала широкая лоджия.

Дом строился по индивидуальному проекту. Архитектор явно воплощал мечты собственного детства о катании на велике по балкону, о свете, широком обзоре и удивительном покое, возникавшем у каждого, кто входил в дом. Сейчас-то все владельцы квартир понимают, как повезло им тогда, в лихие девяностые, что на их вложенные деньги действительно построили дом, причем такой, какой планировался изначально. И деньги затрачены – сейчас даже смешно вспоминать какие.

Когда только-только заселялись и не знали еще, что станут с соседями почти одной семьей, собирались лоджию разгородить так, чтобы не мешать посторонним и не нарушать чужое частное пространство. Но вскоре разобрались друг в друге, и лоджия так и осталась единой и неделимой. И действительно, сколько кругов на своих трехколесных машинах нарезали дети – не сосчитать.

Теперь вот можно для зверя конуру поставить. Пусть охраняет дом на подступах с воздуха.

А пока самое правильное место – бывшая детская.

И пусть Мишутка сама выбирает, к кому пойти, когда соскучится.

Перед сном счастливая Любка забирается в кровать к родителям.

Давно уже не приходила – взрослая! Но сейчас она по-щенячьи запрыгивает между мамой и папой, ласкается.

– Мамочка, папочка, какая же я счастливая! Какие вы хорошие!

– И мы счастливые! И ты хорошая! – смеются Аня и Миша.

Они устали. И – жутко соскучились друг по другу.

– Любка, все! Спать пора! Ты теперь мать, тебе высыпаться надо. А то с утра, чувствую, не в ванной засядешь, а полы будешь мыть, причем неоднократно, – гонит отец.

– Ну вот… В кои-то веки… Захотела к вам… – Люба притворяется обиженной, но уходить не собирается. – Мам, расскажи, как я родилась…

– Я же тебе сто раз рассказывала…

– Ань, я ж говорю, у нее проснулись материнские чувства, она теперь хочет обмениваться опытом, – поясняет Миша.

– Тебе про роддом рассказать? – уточняет мама.

– Да! Как там все было… Страшно, да?

– Я тебе завтра все-все расскажу. Договорились? – выпроваживает Аня дочку, вытягивая ее из недр супружеского ложа.

Миша, как падишах, любуется своими девочками: женой в тоненькой шелковой рубашечке и дочкой в мягкой просторной пижаме. Как есть: мать медведя!

Наконец дверь спальни заперта. Они снова вместе. И нет никакого сна и усталости. Есть только они двое, их счастье и понимание желаний другого.

– Думал, взорвусь, – шепчет Миша своей Анечке в самое ухо.

– И я – дождаться не могла.

– Будь моей, – просит муж.

– Я – твоя.

– Будь совсем-совсем моей, – повторяет он.

Словно первый раз они вместе. Словно не проснутся в объятиях друг друга, не соединятся снова…

– Да, – отзывается жена, – я твоя. Совсем-совсем.

Уже засыпая, они слышат, как воркует со своей «малюткой» Любка.

– Давай на выходные в Венецию слетаем, – шепчет Миша. – Вдвоем. За Любкой Ира присмотрит.

– Давай.

– Так я завтра с утра билеты в Интернете подыщу. И отель.

– Отель только наш, другой не надо, – велит Аня.

– Договорились: только наш, – соглашается муж. – Спи.