Шэрон Оуэнс - Чайная на Малберри-стрит

Бренда теперь уже не замечала пятен краски на своей одежде. Обдумывая новую картину, она беспрерывно бормотала что-то себе под нос.

Удел художника — одиночество. Девушки в ее возрасте мечтают о выгодных браках или романах с сомнительными мужчинами, заграничных путешествиях, модных машинах, дорогих квартирах, богатстве и карьере. Им и в голову не приходит все то, над чем бедная Бренда билась с утра до вечера. Она часами в полном одиночестве просиживала в своей крошечной квартирке, раздумывая о том, как

непросто все устроено в этом мире. Взять хотя бы людей. Вот если бы Винсент ван Гог жил в наши дни, думала она, сидел бы он на антидепрессантах и продавал бы свои картины за бешеные деньги. Или его картины сегодня в такой цене только потому, что он вышел в чистое поле и выстрелил себе прямо в грудь? Бренде, конечно, хотелось славы, но идти к ней таким путем — это чересчур.

Или, скажем, если бы миром управляли поэты и художники, а не политики, стал бы мир от этого лучше? Или хуже? Или наша планета обречена вечно страдать от голода и войн?

Есть ли Бог на свете? Если есть, почему не прекратит все эти мучения? И вообще, почему Бог не женщина?

Странно, но никто из сверстников Бренды не разделял ее печали по поводу непонятной и саморазрушительной природы человека. Некоторые из тех, с кем она вместе училась в колледже, вообще обходили ее стороной. Завидев ее, они тут же исчезали в ближайшем магазине.

Только на прошлой неделе она видела, как Эмили Шедуик поспешила в оптику, — а ведь у Эмили было отличное зрение. Бренда знала об этом — знала, но не обижалась. В конце концов, она и сама не горела желанием вступать в разговор с Эмили, опять слушать про ее служебный роман с каким-то несостоятельным типом. Эмили буквально позволяла ему вытирать о себя ноги: спала с ним, платила за квартиру, в лепешку расшибалась ради него, — а он ни в какую не хотел жениться. Паразит! Нет, еще раз выслушать от начала до конца повесть об этой несчастной любви — верный путь в психушку. (Бедняжка Эмили готова была прыгать от радости, если ее бойфренд удосуживался подарить ей жалкий букетик за 2 фунта 99 пенсов.) Вот в чем беда большинства таких девиц — у них начисто отсутствует воображение. На уме только свадебные платья. Уж лучше Бренда будет жить сама по себе.

В ее жизни не было человека, с которым можно было бы поговорить по душам, поэтому она частенько разговаривала сама с собой. Она любила подбодрить себя джином с тоником; иногда, глядя, как она пересчитывает мелочь в ладони, можно было подумать, что у нее упадок сил с похмелья. Дэниел считал, что Бренда непредсказуема, и не сводил глаз с кассы, когда она отиралась поблизости, но Пенни она нравилась. Казалось, что Бренда пытается отыскать красоту в их промозглом, сером городе, и такое стремление Пенни не могла не оценить. Иногда, тайком от Дэниела, Пенни угощала Бренду сэндвичем или чаем и улыбалась, глядя, как она пишет письма. Словом, если кого-то и можно было назвать подругой Бренды, так это Пенни.

Пенни сгорала от любопытства, кому адресованы письма в красных конвертах, но она была слишком хорошо воспитана, чтобы спросить напрямик. Как-то раз, убирая со стола, она заметила адрес, и Бренда сама ей все рассказала. За чашечкой латте с ореховым пирогом — за счет заведения — они долго говорили об этом. Любая умудренная опытом женщина посоветовала бы Бренде повзрослеть, перестать витать в облаках, как говорится. Или брать от жизни все. Но Пенни и сама была немного мечтательницей.

Бренда была влюблена в актера Николаса Кейджа. Она годами писала ему любовные письма, но ни одно так и не отправила. В письмах было полно всякой романтической чепухи вроде того, как чудесно было бы гулять вдвоем по парижским улочкам зимой, целоваться в хороводе кружащихся снежинок (на них обоих были бы длинные черные пальто). Или как бы она хотела сделать его черно-белую фотографию на кладбище Пер-Лашез (он бы устремил свой взгляд в небо, раздумывая о чем-нибудь возвышенном). А после они пили бы крепкий кофе в каком-нибудь захудалом баре, затерявшемся в безвестных глухих улочках (вдали от папарацци), и держались за руки. Все в этом духе. Она хранила письма в своей квартирке, под кроватью, в коробке из-под обуви. Там уже собралось девяносто два письма, все с марками, хоть сейчас отправляй.

Эти письма сыграли свою роль на ее дипломной презентации в 1997-м, правда, тогда их было всего пятьдесят четыре. Бренда перевязала стопку красных конвертов тонкой проволокой и возложила на «подушку» из бритвенных лезвий. Она назвала инсталляцию «Хрупкое сердце», и на ее руководителя эта работа произвела большое впечатление. Бренда получила диплом с отличием, множество лестных слов от декана, но, к сожалению, никаких заказов.

И вот, сидя в кафе за чашкой чая, Бренда сделала глубокий вдох, поднесла ручку к бумаге и начала писать.

5 января 1999 г.

Дорогой Николас Кейдж!

Надеюсь, это письмо застанет тебя в полном здравии.

Просто хочу сообщить, что посмотрела картину «Дикие сердцем» в ретроспективе фильмов Николаса Кейджа в Королевском кинотеатре: в жизни не видела ничего более захватывающего. Тебе очень идет пиджак из змеиной кожи, и тот эпизод, где ты куришь две сигареты разом, тоже очень впечатляет.

Я никогда не была за границей, но у моих родителей одно время был дом-фургон в Донеголе. Мы в нем жили все лето, сидели за откидным столиком, ели ветчину с помидорами и смотрели на Атлантический океан. А в это время ты жил там, на другом берегу, в Америке.

Увидев тебя в «Диких сердцем», я поняла, что ты просто родился звездой всемирного масштаба. А как ты убиваешь голыми руками подосланного убийцу в первой сцене! Потрясяюще СТИЛЬНО. Вообще-то, я за мир и против насилия. Поскольку сама я родилась и выросла в Белфасте, думаю, надо расставить все точки над в этом вопросе с самого начала. Я не выношу насилие в любых его проявлениях, если только речь идет не о фильме, сделанном с большим вкусом.

Лора Дерн тоже отлично сыграла — как она везет тебя через границу штата в старой машине с откидным верхом, врубив рок на полную, хотя и знает, что ты освобожден условно (и нарушаешь закон). А танцы в пустыне! Потрясающий фильм!

У нас был подержанный ржавый «воксхолл-кавалир». Мои родители, я и две мои сестры обычно ездили на нем в Бандоран. Всю дорогу туда и обратно слушали рок-н-ролл. Все больше Элвиса. Было бы здорово проехаться так в машине с открытым верхом и распевать под палящим солнцем его песню «В гетто». У нас, правда, небо почти всегда было затянуто тучами. Или шел дождь. Большую часть времени мы поедали огромные, размером с тарелку, гамбургеры в закусочной «Перемена» в Бандоране. (Говорят, гамбургеры там уже не те, что раньше.)