Я тебя уничтожу (СИ) - Чащина Евгения

В глазах Ромы не было похоти. Он был трогательно влюблён в меня, и меня это тоже пугало. Я помню, как его из-за меня избили. Помню, чем мне угрожали, и старалась держаться подальше от него, но он был на удивление настойчив и слишком мужественен для своих лет. Просто не знает, с чем имеет дело. И не стоит ему знать этой грязи.

Раньше я думала, что я смелый человек, но тогда я поняла, что трусиха. И мне не было стыдно. Никто в своей жизни не должен сталкиваться с такими выборами и попадать в такие ситуации, как угораздило меня.

— Нужно заехать в одно место, мама напомнила, что я забыл кое о чём важном и неприятном.

Нужно было заехать на кладбище и отвезти цветы бабушке, по которой сегодня сорок дней. Я селгка приподняла брови, но тут же дала себе мысленного пинка. Такое себе, конечно, мероприятие перед первым свиданием, но как можно отказать.

Рома ни в чём мне не отказывал, а за прошедший месяц негатива и грязи хватало. Я не хотела даже вспоминать и окунаться в это. Универ превратился в поле боя после того, как в больнице умер Давид. Естественно, сплетни мигом полетели по всем потокам. И я стала изгоем и обьектом для травли. Потому что я, конечно же, оказывается, делала минет парню, который убил бабушку, разбился сам, а мне хоть бы что. Мне приписывали такие детали, что волосы шевелились в голове. Хуже стало, когда прилетел из командировки отец и всё это следователь и деканат озвучил ему прямо в лицо. И озвучил, кто активно топил за эту версию.

— Я откручу этому Камаеву его тупую голову!

— У него умер сын, пап. Судьба его уже наказала. Лучше поблагодари вселенную, что твоя дочь шагает рядом с тобой, и не копи гнев там, где он не нужен.

— Ты невинная жертва, а из тебя пытаются сделать непойми что!

— Но ты же знаешь, что это не правда. Я знаю. А всем в округе не докажешь, даже если бы камера в автомобиле была, люди всё равно думали что им удобно. Папа, я в порядке. Пожалуйста, давай просто не будем, я хочу навсегда об этом забыть.

Он не спорил и согласился. Мы оба хотели об этом забыть.

Папа уехал в очередной рейс, на этот раз на два месяца, а прежде выбил в деканате для меня дистанционное обучение на время, пока кривотолки не утихнут, и я была ему благодарна за это. Это был последний раз, когда я вспоминала Камаева. Я заблокировала и запечатала любые воспоминания о тех сутках в непонятном доме.

Первое время мне снились кошмары и эротические сны, но курс успокоительного восстановил мой сон. Дистанционка — душевное равновесие.

А Рома взялся залечивать дырень в душе, которая образовалась после слишком внезапного введения во взрослую жизнь. Его милые ухаживания и порой неуместная романтика будили то, что казалось навсегда умерло в моей голове.

Мы вошли на территорию кладбища. Я поежилась. Со времен смерти мамы не люблю кладбища. Каждый раз, когда заходишь в такое место, появляется ощущение, что оставляешь здесь частичку души.

— Ты в порядке?

— Не совсем. Но давай сделаем это.

Пока Рома переступил через ограду и понёс цветы к могилке, я тактично отвернулась. Взгляд зацепился за знакомую фигуру. Я качнула головой, словно увидела привидение.

Может это и было приведение? Он стоял далеко, но недостаточно далеко, чтобы можно было надеяться, что я его с кем-то спутала, и пил что-то из горла. Его впечатляющую фигуру в принципе трудно спутать с кем-то в толпе.

Я резко отвернулась, чтобы не пялиться и не пересечься с ним взглядом. Вспомнила последнее напутствие Евгения, который чётко дал указ не попадаться боссу на глаза. Никогда и ни за что, ни при каких обстоятельствах, для моего же блага. Евгений выражал свои мысли четко и бескомпромисно. И меня охватила удушающая паника, прям как будто эта огромная рука снова сомкнулась на моем горле.

— Рома, прости, но мне нужно немедленно убраться отсюда.

Он непонимающе оглядывается, но, видя мой вид, тут же встаёт на ноги, берёт меня за руку и ведёт к выходу.

— Ты что здесь делаешь? — из ниоткуда вынырнул Евгений и попытался заслонить меня своей широкой фигурой, — вам лучше уйти по добру, по здорову. Он уже месяц здесь ошивается.

— Сегодня сорок дней по Роминой бабушке. Мы не знали. Мы вообще собирались в кино, — отвечаю растерянно.

Оглядываюсь на Рому и вижу, как на лице парня играют желваки. Прилетело ему тогда от Евгения, и сейчас ему вряд ли приятно видеть своего обидчика.

— Мы сейчас же свалим отсюда, — начинаю, но поздно. Все внутри холодеет и умирает, когда я слышу ЕГО голос.

— Никто и никуда не свалит, — хрипит голос Камаева. — Пришла посмотреть на дело твоих рук? Пошли, покажу.

10

Алина

Камаев вырывает меня из рук Ромы и тянет к двум могилам: одна с огромным гранитным памятником, на котором в полный рост молодая женщина, а рядом — свежая, которой нет и тридцати дней.

— Его нет уже тридцать дней. Тридцать. А ты есть!

— Отпусти её, — кричит нам вслед Рома, но Евгений быстро затыкает ему рот, чтоб он не нарвался на неприятности.

— Пацан, не лезь и не усугубляй.

Я цепенею от его прикосновения. Стою, молчу, глядя на обе могилы. Мозг начинает подкидывать странные мысли о схожести с погибшим парнем. Наши мамы умерли примерно в одном возрасте, только моя была старше его матери и родила меня позже. Нас воспитывали отцы. Только мой отец прекрасный человек, а его отец… хочет меня. То трахнуть, то убить. И я не знаю, что с этим делать и куда от этого скрыться. Мысли, не надо в эту дверь, нужно переключиться. Бросаю взгляд на женщину на фотографии и подавляю вздох. Я молчу, думая, как давно не была на кладбище у своей мамы, и никак не реагируя на стоящего рядом Камаева.

— Почему ты осталась жива? — встряхивает меня, сильно сжав плечи, взревев словно раненый тигр.

— Ну, прости, — снова наступаю на те же грабли, что раньше, и от страха огрызаюсь.

Что он ожидает услышать в ответ на свой тупой вопрос?

— Ненавижу тебя, Рудковская. Зачем ты здесь? — ещё один жесткий толчок, я едва не падаю к его ногам, за спиной что-то взревел Ромка, а я едва удержалась, повиснув на руке неадекватного и пьяного вдрызг Камаева.

— Ты мне скажи, — кряхчу, поднимаясь на ноги, — ты меня здесь задерживаешь.

— Если ты ещё раз хоть пальцем её тронешь, — слышу отчаянный голос Ромы и испуганно оборачиваюсь.

— Да заткнись, дурак, — Евгений раздосадовано влупил ему в живот, сбив дыхание, чтобыпарень потерял дар речи и не цеплял больше пьяного Камаева.

— Пошла вон, — оттолкнул от себя как назойливую осу и рухнул на колени, сжав ладонями голову.

— Алина, у тебя тридцать секунд, — гаркнул Евгений, тут же делая шаг ко мне и оттягивая от своего хозяина.

Мне не нужно было повторять дважды, я подбежала, помогла Роме встать. И мы почти бегом покинули кладбище.

Всю дорогу домой я молчала, как воды в рот набрав, а Рома задавал слишком много неудобных вопросов. Что произошло, почему он говорил, что говорил, что он себе позволяет.

Но больше всего его интересовало, когда мы с Камаевым успели перейти на Ты.

— У нас билеты в кино.

— Аля, какое блин кино? Как ты можешь думать об этом вообще сейчас?

Очень просто, Ром. Кино это два часа тишины без разговоров. И мне нужны эти два часа. Мне нужны эти два часа, иначе у меня просто крыша поедет.

Весь фильм сидела насупившись, ушла в себя и пожалела, что перестала принимать успокоительные. Нужно пропить ещё курс. Штырит и колотит мелкой дрожью всю уже второй час. Не думала, что начну пить успокоительные в двадцать, но судьба жестока ко мне.

Домой идём так же молча, Рома видит, что я слабо вменяема, и до самого подъезда не трогает особо. Уже там ловит своей рукой мою руку.

— Не надо, — тут же пытаюсь ее забрать, но Рома вдруг становится настойчивым и будит в себе мужлана.

— Надо. Я люблю тебя, я давно должен был сказать.

— Не надо, — повторяю, как заведённая. — От меня неприятности одни.

— Они меня не пугают, — отвечает, наклоняясь ко мне, чтобы поцеловать.