Татьяна Туринская - На восходе луны

Потураев неуверенно пожал плечом:

— Не знаю. Как-нибудь. Конечно, мне одному не справиться, да платить-то, собственно, уже нечем. Пенсия у меня, как ты понимаешь, копеечная. Отец обещал помогать понемногу, да он-то тоже пенсионер. Правда, кое-что сумел отложить на старость, вот и будем тянуть его сбережения как можно дольше. Попытаемся найти там какую-нибудь соседку по даче, чтобы раз-другой в неделю забегала, да больше тридцати — сорока долларов на помощницу отец мне выделить не сможет. Вот такая она, судьба-злодейка. Сегодня ты на гребне успеха, а завтра… Сначала ноги у тебя отнимут, потом все остальное. В общем, ты прости меня, если что не так…

Марина, кажется, даже не слышала его слов. В черепной коробке билась в истерике одна мысль: 'Я его теряю, я его теряю, я окончательно его теряю…'

— Андрюша, ты же не сможешь… Тебе нужна помощь. 'Раз-другой в неделю' — этого недостаточно, этого откровенно мало! Ты там пропадешь!

— А что делать?! — горько усмехнулся Андрей. — Можно подумать, у меня есть выбор.

— У меня есть! — неожиданно для себя самой заявила Марина. — Я останусь с тобой. И молчи, и не возражай! Вот только… Знаешь, я теперь, наверное, не смогу быть рядом каждый день — жить-то тоже на что-то надо. Я найду работу через день, хоть какую-нибудь, хоть самую завалященькую. А остальные дни буду с тобой. Или работу найду на полдня, а после обеда буду приезжать к тебе на дачу. Только допоздна я с тобой оставаться не смогу, у меня ведь еще своих дел хватает, ты же сам понимаешь… Но, согласись, уж лучше я буду у тебя через день или по полдня, чем у тебя совсем никого не будет. Ну что, давай собирать вещички? А то как бы и одежду твою не описали, посуду. Все, Андрюша, не мешай — дел по горло. Ты мне только вещи свои из шкафов вытащи, где достанешь. Заодно и переберем, чтоб старье не возить с места на место, лишнее сразу здесь же и выбросим. А с посудой я сама управлюсь. Я у тебя на балконе видела пару коробок, вот сейчас-то они мне и пригодятся. Все, Потураев, за работу. Дел невпроворот, а времени мало. Поехали, — и, веселая и счастливая, как десять лет назад, когда Андрей появился на ее пороге, принялась за работу.

На следующее утро у парадного стояла крытая машина и бригада плечистых парней деловито носила коробки, сумки и узлы с постельным бельем. Как ни странно, кроме нанятых рабочих, им никто не помогал переезжать. Марина сделала свои выводы: вот они, друзья! Попал человек в беду, и все друзья разбежались, как тараканы. И где та разряженная фифа Виктория? Они все бросили Андрея в беде, все, как один! Даже родители и те остались в стороне. Отец пообещал какую-никакую материальную поддержку, а сам даже не появился помочь с переездом, хотя бы морально помочь… Ну да ничего, она сама со всем управится. И не нужен им никто. Потураев этого, быть может, и не понимает, а Марина знает наверняка. Ничего, она сама со всем управится. Даже странно — у Андрюши такая беда, а ей, Марине, так хорошо на душе! И вовсе никакая это не черствость с ее стороны! Это Потураев может волноваться за свое будущее, а она-то, Марина, прекрасно знает, что у него все будет хорошо. Потому что она всегда будет рядом. Ей так хотелось крикнуть: 'Андрюшка, родной мой, улыбнись, не волнуйся! Все будет хорошо, обязательно все будет хорошо! Потому что я никогда, слышишь, никогда не брошу тебя! Я всегда буду рядом!!!'

На даче те же парни резво разгрузили машину, занесли коробки в дом и, выполнив работу, отбыли восвояси. Теперь наступил черед Марины разбирать все коробки и узлы, которые только вчера самолично укладывала с особой любовью. Сегодня с неменьшей любовью проделывала ту же работу в обратном порядке. Потураева, чтобы не мешал, вывезла во двор дышать свежим воздухом.

Целый день крутилась, аки пчела, но ближе к вечеру в доме царил идеальный порядок и даже ужин томился под крышками кастрюль. Несколько раз Андрей пытался о чем-то поговорить с ней, да только Маринке нынче было не до разговоров. И не в том дело, что хлопот было слишком много, не в том. Просто в этот день она наконец почувствовала себя на самом деле нужной, крайне необходимой Андрею. Душа пела: 'Теперь он мой, он только мой! Теперь уже никто его у меня не отнимет! Мой, мой, мой! Андрюшка, милый, любимый, я всегда буду рядом с тобой, ты только не бойся!'

— Ну вот, Андрюша, все готово. Сейчас я тебя покормлю и уеду. У тебя, чисто случайно, расписания электричек нет? Спать тебе пока что придется внизу — я тебя при всем желании одна наверх не подниму. А потом, может быть, придумаем какой-нибудь подъемник. Ты тут на досуге пораскинь мозгами, покумекай, я-то в технике совершенно не разбираюсь. А вообще это было бы замечательно, а то так, получается, для тебя полдома недосягаемы. Ну да ничего, я ведь буду рядом. Знаешь, пока я работу не нашла, я буду приезжать каждый день с самого утра. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока не налажу твой быт до такой степени, чтобы могла со спокойной совестью оставлять тебя одного. Ну, на сегодня все. Я тебе ужин накрыла, иди скорее, ешь, пока не остыл. Посуду оставь на столе, я утром приеду — разберусь. Если к вечеру проголодаешься — в холодильнике есть продукты, соорудишь себе чего-нибудь. Все, Потураев, я поехала, мне еще Аришку из садика нужно успеть забрать.

И, не дожидаясь ответа, уставшая, но совершенно счастливая, помчалась на станцию. Чтобы утром, едва отправив Аришку в садик и заскочив за продуктами в супермаркет, снова ехать на дачу. К Потураеву. К Андрюше…

Она уже домывала посуду, она уже собиралась домой… Когда Потураев, как в прошлый раз, уткнулся своими коленями ей прямо под коленки. Маринкины ноги подкосились, и она вновь оказалась в его объятиях. Только на сей раз в ее руках не было ножа, зато обе они были щедро сдобрены мыльной пеной. И вновь теплые губы Потураева мягко уткнулись в Маринкину шею…

— Андрюша, — буквально застонала Марина.

Потураев понял этот стон по-своему, как просьбу оставить ее в покое. Мягко произнес:

— Но ведь теперь нас не сдерживают условия контракта? Теперь ведь ты здесь не ради денег. Тогда почему?

Марина готова была отрезать собственный язык, едко произнесший, не посоветовавшись с разумом:

— Потому что не могла бросить инвалида в беде.

И тут же почувствовала, как губы Потураева отстранились от ее шеи.

— То есть ты осталась со мной из жалости?

Марина проклинала себя, проклинала свой дурацкий язык и несносный характер. Однако, даже не понимая, как это у нее выходит, вопреки воле, вопреки желанию заявила:

— Ага, жалостливая я! Вот увидела, что все тебя бросили, и жалко тебя стало. Не смогла поступить иначе — такая вот дура.