Эмили Гиффин - Грусть не для тебя

И в эту самую минуту, когда я готова была всех простить, у меня начались схватки. Я ощутила резкие спазмы внизу живота, отправилась в туалет, и по моим ногам что-то потекло. У меня отошли воды. Я была удивительно спокойна, когда позвонила мистеру Смиту и описала свои симптомы. Он подтвердил, что это действительно родовые схватки, и сказал, что мне надо приехать в больницу как можно скорее.

Итон ушел в спорт-бар на Пиккадилли — смотреть матч чемпионата НССО[2] по баскетболу. Не хотелось бы его отрывать — Итон буквально впадает в истерику, когда ему мешают, — но он сам заставил меня пообещать, что я позвоню ему, если будет хоть малейшая необходимость. Я подумала, что родовые схватки как раз тот случай.

Он взял трубку сразу же и заорал, перекрикивая шум на заднем плане:

— Дарси! С тобой все в порядке?

— Да, да… Стэнфорд выигрывает?

— Они еще не начали, — сказал он. — Пока играет Уэйк-Форест. Неплохо смотрятся — и слава Богу, если так. Я поставил на то, что они выйдут в финал.

Я вообразила себе, как Итон сидит на высоком барном табурете и сжимает в кулаке желтый маркер, которым обычно ставит отметки на полях, читая газету.

— Когда начинается игра? — спросила я, думая, не подождать ли до конца матча. Встретимся в больнице.

— Скоро. А что? У тебя все нормально?

Я заколебалась и сказала:

— Мне очень жаль, Итон. Знаю, как ты хотел посмотреть этот матч, потому что играет Стэнфорд и все такое… но у меня отошли воды. Ты не мог бы приехать домой и отвезти меня в больницу?

— О Господи! Только не двигайся! — крикнул он в трубку. — Я сейчас приду.

Через десять минут Итон влетел в квартиру и пронесся по коридору в спальню с криком:

— Такси ждет снаружи! Такси ждет!

— Я здесь, — позвала я из гостиной. В ногах у меня лежал мой маленький саквояжик, который я собрала уже несколько недель тому назад.

Он ворвался в гостиную, поцеловал меня в щеку и, задыхаясь, спросил, как я себя чувствую.

— Нормально, — сказала я, и мне стало легче. — Пожалуйста, надень мне ботинки. Не могу нагнуться.

— О Боже! Прошу прощения за то, что оставил тебя одну. — Итон наклонился, чтобы завязать мне шнурки. Руки у него тряслись.

— Где твой пиджак? — спросила я, заметив, что он вернулся домой в своей «счастливой» футболке с эмблемой Стэнфорда. — На улице холодно.

— Забыл его в баре.

— Итон, мне очень жаль. Прости за то, что не дала тебе посмотреть игру.

Он велел мне не говорить глупости. Пиджак можно забрать потом, а игра не такая уж и важная. Когда Итон нагнулся за моей сумкой, я заметила, что на предплечье у него, почти скрытый рукавом футболки, приклеен никотиновый пластырь.

— Ты бросил курить? — удивилась я и вспомнила, что в самом деле давным-давно не видела его с сигаретой и не чувствовала от его одежды табачного запаха.

— Да. Не мог же я курить рядом с тобой и детьми. — Он нервно потер пластырь, как будто пытаясь получить необходимую дозу никотина.

Я поблагодарила его. Это действительно подвиг.

— Не стоит. В любом случае пора было бросать. Идем. — Итон помог мне встать и крикнул: «Шнель, шнель!» Должно быть, это значило «Скорей, скорей!» на каком-то другом языке, кажется на немецком.

Он довел меня до двери, прихватив с собой свою единственную запасную куртку — ярко-желтый дождевик. Потом вздохнул, потер ладони и сказал:

— Ну, пора.

Пока мы ехали на такси в больницу, Итон помогал мне делать дыхательные упражнения, и это было очень забавно, потому что ему помощь явно требовалась больше, чем мне. Мы подсчитали, что схватки происходят с промежутком в шесть минут и длятся около тридцати секунд.

— Очень больно? — спрашивал Итон каждый раз, когда я морщилась.

Я очень чувствительна к боли и прежде всегда ревела, даже когда мне вынимали занозу, так что теперь муки казались просто нестерпимыми. Но я ответила, что все нормально, поскольку хотела выглядеть в его глазах мужественной. Я сказала, что мне совсем не страшно — эти слова часто произносят театральные королевы в душещипательных драмах, но ведь так оно и было. Я совсем не испугалась. Просто знала, что с моими детьми все будет в порядке. За тридцать четыре с половиной недели мне это стало ясно. И со мной был Итон. Что еще нужно? Я чувствовала себя самой счастливой женщиной в мире и была готова к появлению моих детей на свет.

Мы приехали в больницу, и Итон повез меня на каталке в палату. Он помог мне разоблачиться и надеть больничный халат. И покраснел, когда я оказалась перед ним обнаженной. На секунду я смутилась тоже.

— Как будто ты этого не видел, — сказала я, чтобы сгладить неловкость, и засмеялась. — Сейчас нечего стыдиться. Надеюсь, что ты не настолько щепетилен.

Он улыбнулся, взял меня за руку и сказал, что будет все время рядом. Потом помог мне лечь. Я почувствовала облегчение оттого, что можно вытянуться, и неимоверную усталость. Все, что мне хотелось, — это заснуть, но боль была слишком сильной. Через пять минут пришел мистер Смит с акушеркой. Та установила капельницу, а он посмотрел шейку матки и сказал, что она раскрылась примерно на пять сантиметров.

Вскоре пришел анестезиолог. Никогда еще прежде мне не было так приятно видеть шприц. Я ожидала какого-то чуда — может быть, что-то вроде веселящего газа у дантиста. Но никакой легкости анестезия мне не подарила — всего лишь сняла боль. Впрочем, после мучительных схваток даже простое отсутствие боли казалось счастьем.

Все произошло очень быстро. Помню, что Итон придерживал одну мою ногу пониже колена, акушерка — другую, а мистер Смит приказывал мне тужиться. Я тужилась изо всех сил. Снова и снова. Помню, что с меня лил градом пот. Я тяжело дышала, гримасничала, как сумасшедшая, и стонала. Прошла целая вечность, прежде чем доктор сказал, что показалась головка первого ребенка. Я подалась вперед, чтобы его рассмотреть, и увидела темные спутанные волосики, а уж потом все остальное — плечики, грудку и, наконец, две маленьких ножки.

— Мальчик, — констатировал мистер Смит.

Затем я услышала, как мой сын закричал. Голос у него был хриплый, как будто он уже долго плакал у меня внутри. Я потянулась к младенцу и попросила сквозь слезы:

— Покажите мне его, пожалуйста!

— Секунду, — остановил меня доктор. — Надо перерезать пуповину.

Итон, хотите выполнить эту почетную обязанность?

— Можно? — волнуясь, спросил у меня Итон.

Я кивнула:

— Конечно.

Итон взял у акушерки большие металлические ножницы и аккуратно перерезал пуповину. Доктор завязал ее и быстро осмотрел ребенка, а потом завернул в одеяльце и положил ко мне на грудь. Я передвинула его поближе к сердцу, и он немедленно затих. А я, продолжая всхлипывать, рассматривала его прелестное личико. Нежные щечки, крошечные пухлые губки, ямочка на левой щеке. Странно, но малыш был невероятно похож на Итона.