Анна Мак–Партлин - Заверните мне луну

«Что происходит?»

Затем окружающие стали отдаляться, пока не исчезли в темноте. Как выяснилось, произошел разрыв плаценты. Потеря крови оказалась значительной, и все это усугубилось моим малокровием — диагноз, который легко поставить, но трудно контролировать.

Шон держал тебя на руках, когда медсестра сообщила ему. Он чуть не уронил тебя. Она взяла тебя на руки, и он пошел за ней в палату, где оставил меня несколькими минутами раньше. Палата выглядела иначе: меня уже подключили к дыхательному аппарату. Мониторы пищали, сообщая о замедляющейся жизнедеятельности моих органов. Он держался мужественно, он не верил и постоянно тряс головой, будто внушая Вселенной, что ни в коем случае ничего плохого не произойдет.

Мои родители приехали, как только получили сообщение: «девочка». Им удалось добраться до больницы в рекордное время. Отец поспевал за мамой в коридоре. Медсестра остановила их и вдруг воздушный шар, находившийся в руке мамы, взлетел к потолку. Он обрел свободу, когда у нее подкосились ноги.

Странно. Комната уплыла, и все же я видела все. Я видела, как за пятью дверями медсестра заворачивала тебя в пеленку. Я видела твоего папу, держащего тебя за руки. Я видела, как меня подключают к аппарату. Шон смотрел на все это. Он не мог дышать, и я чувствовала, что его сердце подступило к горлу и билось где — то в ушах. Я увидела, как родители спорят из-за оплаты стоянки машины на круговой парковке.

И я видела не только больницу. Я увидела радость Кло, когда она узнала о новости. Она посылала мне сообщение, что находится уже в пути. Энн плакала на кухне, а Ричард утешал ее словами «И наш день придет». Я увидела Ноэля в каком — то Богом забытом краю. Кругом была пустыня. Он остановился, обернулся и всмотрелся в пустоту.

— Эмма? — спросил он, после чего прошел сквозь меня.

И я знала.

«О нет, случится что — то плохое».

И больше ничего.

Я заблудилась в огромном саду. Кругом пестрили экзотические цветы, растущие из мягкого зеленого песка. Я рассматривала этот нереальный пейзаж и смеялась. Давненько я не заглядывала сюда. Старый добрый куст пылал, как и прежде. Я направилась прямиком к багровому солнцу, болтающемуся над деревом, похожим на паука, греющимся в его лучах. Было тепло, и я ощущала счастье. Затем я пошла в гору, ожидая, что багровое солнце начнет вращаться передо мной. Гора превращалась под моими ногами в равнину, и когда я приблизилась к цветущему дереву, мягкий ветерок оживил его. Знакомые голубые маки танцевали в густой листве, которая продолжала ползти вдоль вишнево — розовых ветвей. Я ждала Джона.

— Эй, Толстяк! — выкрикнул он, ухмыляясь и играя с солнцем, словно Мэджик Джонсон.

Я рассмеялась. Только двум людям могло сойти с рук так обращаться ко мне. Он выглядел все так же. Я лишь изменилась. Он подошел ко мне, и мы обнялись.

— Ты выглядишь великолепно. — Он всегда находил нужные слова.

— Шон говорит, что я похожа на тонкое вино.

— Ммм, фруктовый аромат!

— Ты, привидение, прекрати заигрывать, — смеялась я.

— Никогда не поздно. — Джон ухмылялся.

— Я только что родила ребенка, — вспомнила я.

— Знаю. Она настоящая красавица.

— Да, так и есть, — улыбнулась я.

–

— Как назовешь?

— У меня много вариантов, но она не похожа ни на одно из имен.

Он закинул голову и громко рассмеялся.

— Женщины! У меня мозги набекрень от вас. Как человек может быть похожим на имя?

— Просто может и все. — Я осуждающе посмотрела на него, но он не обратил на меня внимания.

Мы снова шли, держась за руки. Он вел меня, и я следовала за ним по пятам, как любопытный ребенок.

— Ты видел ее. Какое имя посоветуешь? — спросила я.

— Дебора.

— Пожалуйста, только не говори мне, что хочешь назвать моего ребенка в честь первой рок-звезды, которая побудила тебя прикоснуться к себе.

Джон ухмылялся.

— А, Дебби Хэрри.

— Животное, — фыркнула я. Моя промежность болела, ноги были липкими. Я не стала заострять на этом свое внимание и принялась осматриваться в поисках желтой тропинки.

— Какова женская версия «Джона»?

— Джоан.

— О, я не собираюсь называть ее этим именем.

— Я тоже, — сказал он.

— Как насчет «Джоанна»? — спросила я.

— Джоанна. — Он задумался. — Да, мне по душе «Джоанна».

— Мне тоже.

— А как Шон хочет назвать ее?

Я улыбнулась.

— Он хотел назвать ее Бинди, но у него нет права голоса. — Мы смеялись, шагая к желтой тропинке.

— Я должна купить для Джоанны «Волшебника страны Оз», — сказала я с ухмылкой.

Джон остановился и серьезно посмотрел на меня.

— Ты хочешь красные тапки?

— Давай, воспринимай это как особый случай.

Джон ухмыльнулся, и на моих ногах появились эти тапки, только они оказались намного краснее и ярче, чем я думала. Я шла скользящей походкой рядом с ним, и он снова смеялся. Его широкая улыбка и большие глаза опять напомнили мне о былых временах.

— Куда мы теперь идем? — спросила я. Мне стало интересно, не стоит ли ожидать появления Страшилы. Он улыбнулся в ответ, и тут меня внезапно осенило: я не должна была находиться там. Я остановилась. — Я умерла?

— Еще есть время, — сказал он.

— Хорошо, — вздохнула я. — Я умру?

— Не знаю.

— О боже, я не хочу умирать!

Внезапно с обеих сторон нас окружили стены, и вскоре на них появились образы из прошлого. Я поняла, что сосредоточилась на вечере нашего первого поцелуя. Джон сжимал мою руку, когда мы наблюдали за собой. Мы были совсем юными.

— Мы и вправду ничего не понимали, — сказал он с улыбкой.

«Не сегодня. Я не могу умереть сегодня».

Я рассеянно кивнула, и мы зашагали дальше, созерцая разные моменты своей жизни. Мы останавливались, чтобы разглядеть картину, как делают художественные критики. Мы дошли до дня вручения аттестата об окончании школы. Мы стояли под деревом у баскетбольной площадки. Мы смеялись, и я от перевозбуждения прыгала. Затем мы целовались, и у нас получалось уже намного лучше. Школьники проходили мимо и взволнованно болтали, а мы были заняты только друг другом. Я обернулась и увидела, что Джон остановился у стен позади меня. Я снова посмотрела на свою стену, где мы целовались под деревом у баскетбольной площадки, и Джон вернулся на мою сторону.

— Последняя такая долгая, — ухмылялся он и взял меня за руку.

— Я не могу умереть, — спокойно возразила я.

— У тебя все еще есть время, — повторил он.

— А у тебя было время? — спросила я.

— Нет, — признал он, после чего повернул меня.

Я увидела себя, лежащую в собственной крови. Врач боролся с прямой линией на экране электрошоком. Я видела, как стареет лицо Шона, и чувствовала, как разрывается его сердце. Он сидел, свесив голову, как в ту ночь, когда мы потеряли Джона. Я увидела отчаяние и опустошение родителей. Я видела Кло, прильнувшую к Тому, молча умолявшую меня вернуться.