Иду на свет - Мария Анатольевна Акулова

выделяется, когда щупаешь. Вот она и щупает, как дура…

— Хорошо… — отвечает честно, не чувствуя потребности в том, чтобы опускать взгляд или приукрашивать. У них хорошая динамика. Правильное лечение. Более чем обнадеживающие перспективы.

Они идут на свет. Втроем.

У Щетинских всё будет хорошо. Папа с неба их опекает.

— Она всегда вам привет передает… Я просто не всегда вспоминаю. Голова дырявая…

Уже Санта стучит по виску, улыбаясь, в ответ же получает скептический взгляд.

Элла Андреевна из тех, кто не отличается излишней сердечностью, но не переходит в своем цинизме в разряд бездушных. Она очень нравится Санте. После каждого приема девушка не выходит из кабинета, а вылетает окрыленной.

И это так странно…

С учетом всех обстоятельств и исходных, с которых несколько месяцев назад всё началось, ей откровенно странно, что сейчас всё так… Хорошо.

Почти пережито.

Почти забыто.

Почти счастливо.

Она узнала, что беременна, не сразу. В той её жизни было много поводов для сбившегося цикла, отсутствующего аппетита и частой тошноты.

Когда казалось, что она и так уже на дне — у мамы рак, у них с Данилой серьезный разлад, вселенная провела ею дноуглубительные работы.

Опустила туда, где Санта не могла представить себя в самом страшном сне. А теперь там себя надо было осознавать.

Она ничего не помнила про ночь с Максимом. Только по ощущениям — мерзким — могла делать выводы. Наверное, много выпила. Наверное, по-тупому пьяно решила отомстить ни за что любимому Даниле…

Чувствовала ли она себя изнасилованной? Конечно, да.

Понимала ли, что ею воспользовались? Тоже.

Давала ли согласие — понятия не имела. Но пережить не могла ни вероятность того, что не давала, ни возможность добровольной измены.

Оба варианта вели к одному: её использовали, чтобы сделать плохо Даниле.

Максим отомстил за очередное проигранное дело. А им разрушил жизнь. И она — сознательно или нет — помогла это сделать.

Мужчина не оставил после себя в квартире ничего. Санта понимала, что даже поверхности мог протереть. И пусть ей бы бежать тут же писать заявление, но проревевшись, она полезла в душ, чтобы отмыться.

Плакала, терла тело, то и дело оседала на кафельный пол в душевой.

Осознавала себя в аду, без права этим адом хоть с кем-то поделиться.

У неё не возьмут заявление. На неё посмотрят, спросят уточняя: «то есть, ты набухалась в баре, проснулась утром с засосами на шее и пришла портить жизнь приличному человеку?».

Она, конечно же, ответит: «нет! Всё не так!», но по взгляду прочтет: «тебе никто не верит, детка. И тратить на тебя время не станут». Тем более… Она же прекрасно понимает, с кем в схватку может вступить.

С тем самым Максимом, одна мысль о котором теперь пугает настолько, что её выворачивает наизнанку. А ещё с братьями, потому что на случившееся у Максима совершенно точно есть их виза. Это было согласовано. А может даже в большей степени для того, чтобы потешить их тщеславие и делалось.

Она в случившемся — зарвавшаяся девка, которую вот так вот осадили…

И самое ужасное, что у нее абсолютно нет сил, чтобы вступать в войну, которую когда-то они с мамой уже сдали без боя.

Тогда дело было в имуществе и жадности «старших Щетинских». Тогда её маму «наказывали» за то, что она посмела разрушить разрушенную до неё семью с первой женой.

Теперь «наказывали» уже её. Всё, как обещал Игнат. Ей указали её место. А Данилы, рядом с которым бояться хоть кого-то казалось глупым, больше нет и никогда не будет.

Он ушел из жизни тихо без хлопка дверью.

Облачил свое разочарование в ней в практически нейтральное: «надеюсь, оно того стоило», а ей долго ещё кричать хотелось: «нет!!!». Миллион раз «нет!!!».

Но и попыток объясниться она не совершала. Он не захочет иметь с ней ничего общего. Нет смысла даже надеяться. Однажды он уже вычеркнул из своей жизни такую же. Сейчас в его глазах нет никакой разницы между той Ритой и этой Сантой. Но самое страшное, что и Санта тоже не знает, если между ними есть разница, то в чем она?

Из вполне благополучного человека она стала подвергнутой насилию предательницей с пылающей гневным отчаяньем душой.

Отчаяньем, бессмыслицей и бессилием.

Не было смысла определять степень вины каждого причастного. Какой бы она ни была — эта степень — сторона обвинения не скостит срок. Высший суд справедливости Данилы Чернова знает единственную меру наказания: вечное исключение из жизни.

Он стер её ластиком. Насколько Санта знала, уехал…

Первые несколько дней были для неё самыми сложными. Страшно боялась, что где-то рядом, а то и на пороге появится Максим. Потом же поняла — не появится. Только, если она дернется в сторону защиты своей чести. Тогда придет и раздавит. Проиллюстрирует её ничтожность и беспомощность.

И Данилы тоже в её жизни больше не будет. Он сложил её вещи, отправил… А потом сходил и помыл руки.

Перед мамой она смогла скрывать расставание с Данилой не больше недели. В тот же день перебралась из Киевской квартиры загород в свою детскую. В той квартире находиться не могла. Нигде больше её не ждали. Сначала соврала Лене, что приехала на выходные. Когда выходные закончились, а она осталась — старалась переводить тему, в итоге же выдавила из себя полуправду.

Поругались. Она попросила перенести свадьбу. Данила спросил, может есть смысл и вовсе её отменить. Санта задумалась… И согласилась.

Лена порывалась связаться с Данилой и помочь дуракам всё исправить. Любят же. Невооруженным взглядом видно. Но Санта стребовала клятву, что не полезет.

Невыносимо страшно было представить, что будет с мамой, если она узнает правду. Наверное, именно это позволяло не уходит в жалость к себе.

За маму, её эмоциональное и физическое состояние Санте по-прежнему было куда страшнее.

Так когда-то практически убивший веру в лучшее диагноз внезапно стал целью. Им надо было думать о