Нестандартный ход 2. Реванш - De Ojos Verdes

словом, выданным низким приятным голосом церковного служителя, их с Разумовским будто пришивало друг к другу невидимыми прочными стежками навсегда. Вот теперь точно — намертво.

Это было похоже на сон. Никогда она себе не позволяла мечтать и загадывать так далеко. Когда они надели кольца, Элиза с трудом скрыла своё удивление. В отличие от простого кольца мужа, у неё было кольцо «Trinity» — знаменитое творение Картье, представляющее собой сплетение желтого, белого и розового золота.

Пребывая в трансе и никак не в силах поверить до конца, что снова стала ему женой, девушка очнулась лишь в то мгновение, когда её лба в целомудренном покровительственном поцелуе коснулись теплые родные губы. И словно этим Рома скрепил своё обещание, данное перед людьми и Богом. А на Элизу напал блаженный ступор. Она почувствовала себя так, словно её облекло любовью этого потрясающего мужчины…

Уже в зале торжеств они наряду с маленьким Робертом принимали поздравления, и этот блаженный ступор всё никак не отпускал девушку.

— Давай немного прогуляемся, мне надо подышать свежим воздухом, — попросила Рому где-то через час празднования.

Он кивнул и протянул ей руку, чтобы они вместе вышли из-за стола.

На улице было морозно, март в Арагацотнинской области, практически усеянной горами, был еще зимним.

Подведя Разумовского к краю огороженного обрыва, Элиза сначала сделала то, чего хотела с первой минуты, как его увидела. Уткнулась носом в яремную впадину мужчины и глубоко вдохнула. Непередаваемое райское ощущение, что ты — дома после очень-очень долгих странствий. Особенно когда в ответ тебя стискивают так неистово.

— Это не значит, — буркнула ему в шею, — что ты отделался от конфетно-букетного периода, Разумовский. А еще… я хочу настоящую свадьбу. С выездной церемонией бракосочетания.

— Покорно готов на два первых пункта. Третий придется отклонить ввиду того, что мы женаты. Нас не распишут повторно.

Девушка возмущенно пискнула и вскинула голову, меча в него молнии в ожидании объяснений. Рома задорно улыбался с легкой долей вины. Провел костяшками пальцев по её щеке, признавая:

— Невозможно было подать документы, испачканные алыми пятнами, — усмехнулся криво, — как договор, скрепленный кровью. Твоей кровью.

Упоминание того эпизода сразу же сбило весь настрой. Элиза отвела глаза, вспомнив о Лене и обо всем, что она сделала.

— Не думай о ней, пожалуйста, — проницательно заметил Разумовский, — оставь это всё в прошлом.

— Я хочу тебе сказать… я так много думала о ней, о её истории…

— Не надо, ей обеспечили профессиональную помощь. Дальше она построит свою жизнь правильно.

— Нет, я не об этом… не перебивай, — девушка судорожно вздохнула. — В общем, я не осуждаю тебя за то, что ты заставил её сделать аборт. Я понимаю и принимаю твои доводы. Но правда в том, что я еще и эгоистично радуюсь тому, что другая женщина не подарила тебе детей. И если сначала меня ужасно мучила эта мысль, то сейчас я почти свыклась с ней и готова говорить об этом честно. Мне немного стыдно, но совсем чуть-чуть.

Элиза снова взглянула на него, смущаясь этой откровенности.

Рома улыбнулся на это её «чуть-чуть», и в его глазах промелькнуло облегчение. Похоже, он тоже переживал по поводу данного инцидента.

— А еще, знаешь, наверное, я благодарна ей. И не только. Всем, кто причастен к нам, нынешним нам. За каждое испытание, за всю боль, что мы пережили, став сегодня теми, кто есть. Даже твоей суке-бабушке. За то, что дала тебе такую базу, ненароком поспособствовав тому, что ты вырос настоящим мужчиной.

Он кивнул, и девушка, почувствовав, как его напрягла эта тема, поспешила сменить её.

— Однако, есть у тебя отвратительная черта, с которой я не могу смириться, — дождалась, пока во взгляде мужа не зажжется озорное любопытство, и картинно проскрипела:

— Ты не умеешь выбирать себе женщин, Разумовский!

Рома расхохотался, запрокинув голову, переместил свою ладонь ей на затылок и заставил вновь лечь на грудную клетку, вибрирующую от смеха.

— Как хорошо, что мне больше не придется этого делать, зато у тебя безупречный выбор мужчин. Мужчины.

Трудно с этим не согласиться.

Когда они вернулись в зал, веселье было в самом разгаре. И длилось до полуночи, так и не сбавив градус. А Элиза в перерывах между танцами, сидела и оглядывала родных с непривычно щемящим умиротворением.

Лилит и Влада, прошедших, пожалуй, самые жестокие испытания, и чуть не потерявших друг друга.

Дедушку, которого изрядно подкосила потеря сына, сделав из здорового выносливого мужчины сгорбившегося старика, глаза которого будто потухли навсегда. В них иногда блестело что-то живое, когда он возился с правнуком, но этого было так мало…

Бабушку, по-женски стоически перенесшей ту же потерю. Продолжавшей четвертый год рыдать тайком и держаться при всех оловянным солдатиком, потому что жизнь продолжается, и у неё есть дети, которым она еще нужна.

Анну и Зорика, вспоминая тот самый эпизод двенадцать лет назад, когда сестра плевалась и божилась, что это всё дурацкий сон, и парень никак не может стать её мужем…

У всех троих сны воплотились…

Когда праздник подошел к концу и Рома намерился поехать в отель, в котором остановился, семейство напало на него с традиционным «Обижаешь!». Как ни крути, он снова официально являлся зятем, и вчерашние уговоры уже были обоснованнее, на этот раз Разумовский им поддался. Как миленький забрал свои вещи и вернулся в дом, где им с Элизой очень символично выделили ту самую комнату, в которой всё, можно сказать, и началось.

Когда девушка вошла в спальню, он уже лежал на кровати обнаженный по пояс и укрытый одеялом. Волосы всё еще блестели после душа, поза была расслабленной и естественной. Но стоило ему увидеть её, и мужчина разразился диким хохотом, сотрясаясь и ни капли не сдерживаясь.

Она фыркнула, оставшись стоять на месте в своем амплуа скромницы — одолжила у бабушки наглухо сшитую старинную белую сорочку с воротом и попросила заплести легкую косу.

— Мой господин доволен, — потупила глазки, демонстрируя инсталляцию «очи долу» и этой репликой вызывая новый приступ смеха.

Роль смиренной жены под такую неуважительную реакцию ей быстро наскучила. Она пересекла разделявшее их расстояние и с разбегу плюхнулась на него, укусив в плечо.

— Хватит смеяться! Я же сегодня дала клятву быть тебе покорной, а ты — быть мне покровителем. Вот и вживаюсь! Рома приподнялся, удерживая её на себе, и старая кровать под ними жалобно заскрипела. — Бл*ть! —