Дениз Робинс - Больше чем любовь

– Ричард, зачем ты тратишь столько денег? Нельзя быть таким расточительным. Но они просто великолепны!

– Так же, как и ты, дорогая, – сказал он. – Кроме того, ты никогда не позволяешь мне быть действительно расточительным.

Он обнял меня, и я спрятала лицо у него на груди.

– Я так люблю тебя! – воскликнула я, изо всех сил стараясь удержаться от слез. Я бы с радостью рассталась с прекрасными подвесками, если бы могла встретить Рождество с ним. – Ричард… каждое расставание с тобой – это «маленькая смерть», и так будет всегда.

На следующее утро он уехал от меня очень рано. Ему надо было на вокзал встречать Роберту. Я вышла проводить его. У меня засосало под ложечкой, как бывало раньше в монастыре, когда я видела, как других пансионерок забирают домой на каникулы, а я остаюсь одна. Теперь впереди у меня не было ничего, кроме долгого, печального ожидания следующей встречи с Ричардом. Все рождественские праздники я проведу одна.

Он выглянул в окошко такси и весело сказал:

– Желаю тебе хорошо провести время в Брайтоне, мой ангел. Как только сумею, я свяжусь с тобой. Ты ведь вернешься в четверг?

– Да… – ответила я.

Ричард уехал. Я пошла гулять с Джоном, а потом медленно побрела домой. Джон трусил следом, виляя хвостиком, он преданно смотрел на меня. Дома я села на диван, где накануне вечером мы сидели с Ричардом. Джон тут же прыгнул мне на колени. Я попыталась засмеяться.

– Ты уже слишком тяжелый для таких щенячьих забав, моя детка!

Он лизнул меня в лицо, и я со смехом оттолкнула его.

– Перестань… ах ты, псина!

И тут я расплакалась. И Джон, страшно опечалившись, заскулил и начал старательно облизывать мне лицо. Он не отставал до тех пор, пока я не перестала плакать. Как все-таки хорошо, что он у меня есть!

Вот и кончилось для меня Рождество.

Жизнь с Ричардом была полна печали и лишений. Но я сама сделала такой выбор.

Так наступило утро 26 декабря,[5] в этот день мне было особенно тяжело от одиночества. Без собаки я бы просто не выдержала. Но мы долго гуляли, хотя было холодно и всю неделю стоял туман. А потом вместе ели праздничный обед: мне – отбивная, Джону – большая миска мясных обрезков и вкусная косточка.

Весь день я думала о Ричарде… что он делает… понравились ли Роберте часы… и пластинки, которые он для нее выбрал. Интересно, что Ричард подарил Марион. Я не спрашивала его об этом, и он ничего не сказал. Да и зачем? Ведь мне все равно. Что бы он ей ни подарил, я не стану завидовать.

Для меня ничего не было лучше этих подвесок. Но как горько и безнадежно я завидовала Марион из-за того, что она имела право жить с ним в одном доме, называть его «мой муж» и проводить рядом с ним праздники.

С каждым годом мне становилось все труднее понимать, как она могла разлюбить Ричарда и не ценить его редких душевных качеств.

Кое-как я дотянула до конца унылой рождественской недели. Я была рада возвращению доктора Кейн-Мартина в Лондон и снова с головой ушла в работу. Когда мой шеф спросил меня, как я провела рождественские праздники, я, изобразив радостную улыбку, ответила: «Спасибо! Прекрасно!»

А сама при этом не без иронии вспомнила, как мы с Джоном, сидя рядышком на диване у камина, скучали и ждали, когда же наконец закончится этот печальный праздник.

Мы не виделись с Ричардом целых десять дней. Однажды, ближе к вечеру, он забежал ко мне, обнял, сказал, что очень соскучился, но тут же извинился: он не мог остаться со мной надолго. Ричард привез свою дочь с бабушкой и дедушкой посмотреть «Питера Пэна». Сейчас Веллинги с Робертой были в гостях, и Ричарду через два-три часа надо было встретиться с ними в лондонской квартире, где они все вместе собирались провести несколько дней.

Как обычно, Ричарду было очень затруднительно и почти невозможно куда-либо уйти вечером, когда Берта находилась дома, потому что у девочки – а она была по-настоящему привязана к отцу – появилась привычка звонить Ричарду в офис; он не мог рисковать, говоря ей, что уезжает по делам, ведь тогда кто-нибудь из сотрудников мог бы сказать Берте, что его на работе нет. Конечно, Марион вряд ли стала бы интересоваться его делами, но Роберта не отходила от него все каникулы – с ним она была гораздо ближе, чем с матерью. Он чувствовал, что должен уделять ей как можно больше времени.

Я восприняла это без горечи, но как больно… как больно было узнать, что я должна ждать до начала следующей четверти и только потом все пойдет по-старому.

Ричард засыпал меня вопросами о Брайтоне, и в конце концов я не выдержала и рассказала всю правду. Я просто не могла больше лгать. Когда он узнал, что я всю неделю пробыла дома, с Джоном, он пришел в ужас.

– Но, Роза-Линда, дорогая, ты хочешь сказать, что провела Рождество совсем одна?

– Да, но мне было хорошо, – ответила я довольно бодро. – Нам с Джоном Дед Мороз оставил много подарков.

Но Ричард не успокоился, я видела, как он огорчен, представляя себе, каково мне было одной… Наверное, мне было очень неприятно, обидно, что он веселится в кругу семьи, со своим ребенком, украшает елку в Рейксли, а кругом все так красиво…

Очевидно, ему было не по себе от этих мыслей, но я постаралась развеять их веселой болтовней и шутками.

Я сказала, что мне просто захотелось побыть одной и это гораздо лучше, чем «парковаться» у чужих людей, до которых мне нет никакого дела. И если я не сказала ему, что в этом году у Кэтлин будет много народу, так это потому, что он стал бы беспокоиться, и так далее.

Он бросил на стул пальто, шляпу и перчатки, обнял меня и, откинув у меня со лба волосы, глубоко вздохнул.

– Дорогая моя, в такие минуты я чувствую себя настоящей скотиной, потому что я сам довел тебя до этого. И…

– Ну вот, опять, я не позволю тебе снова начинать этот разговор! – прервала я его, так как терпеть не могла, когда он говорил о своей вине передо мной. – Ты ведь знаешь, я не обращаю внимания на такие пустяки, как проведенное в одиночестве Рождество. Ричард, у меня есть нечто гораздо большее. Самая большая радость для меня – быть частью твоей жизни, и самый прекрасный в мире рождественский бал, на котором не будет тебя, был бы мне не в радость.

Я увидела на его лице выражение горечи и печали, по глазам было видно, что в его душе борются противоречивые чувства. Он прижался ко мне щекой и сказал:

– Я не заслуживаю такой любви.

– Нет, заслуживаешь, – прошептала я, обняв его за шею. – Ты много страдал не по своей вине, так почему же тебя нельзя полюбить так, как люблю я?

– Ты такая добрая, – сказал он с чувством. – Я знаю одно, Роза-Линда: я тоже люблю тебя всем сердцем, но я не заслуживаю того, что ты даешь мне. Никто не смог бы сделать большего. Знаешь, иногда, когда Берта со мной и я понимаю, сколько значу для нее…