Знаки внимания - Тамара Шатохина

за нее, как утопающий за соломинку. Щеки и даже шея стали совершенно мокрыми, я улыбалась и плакала — глупый, ну какой он все-таки глупый! «Совершенны, неповторимы, сложны»… Да я простая, как пять копеек!

Вопросы еще оставались — куча вопросов, они никуда не делись — и Лена, и Рита, и не только… Но сейчас почему-то совершенно не переживалось по этому поводу — я вдруг стала необъяснимо уверенной в нем и больше не собиралась делать поспешных выводов. Все прояснится, куда оно теперь денется? И нисколько не очернит его, потому что это просто невозможно.

Глава 39

Шум подъехавшей машины застал меня врасплох, как ни ждала я их приезда. Так что я вытерла о сарафан вмиг повлажневшие ладони, на всякий случай глаза и нос тоже, ритуальным движением прошлась расческой по волосам и встала на пороге своего домика, на сквознячке. Из «Нивы» выходил папа, но Георгия с ним не было.

— А где…?

— Катя, нам с тобой нужно поговорить вдвоем. Я сделал большую глупость, или это не глупость — я не знаю. Но я точно не должен был привозить его сюда, не спросив сначала — нужно оно тебе или послать его подальше? — выдал папа с ходу.

— Так ты его послал? — замерла я.

— Еще нет, но в любой момент — не сомневайся даже. Ты уже и стол накрыла? Умничка ты моя. Ладно, я тогда в душ…

— Папа, где Георгий?

— Жив, здоров, ждет отмашки. Ладно… давай прямо сейчас… Ну, на фига он тебе нужен? Вон ты уже и плакала — я же вижу. Мужик старше тебя на двенадцать лет, с прицепом в виде больного ребенка и усыновленного… усыновленной.

— Удочеренной.

— Какая на хрен разница?! — вспылил он, — без жилья и даже на данный момент без работы. Ты, по его версии, когда-то благосклонно взглянула на него и что теперь? Давай отправим его домой? Тебе даже говорить ничего не придется, ты даже не увидишь его больше. Я прямо оттуда отвезу его в Тиват и дело с концом, — сидел папа на лавке и вдохновенно уговаривал меня отказаться от того, кто нужен был мне больше всего на свете.

— Ты и ему это сказал?

— Само собой — еще в аэропорту, я встречал его. Не было у меня причин разводить с ним политесы.

— А с кем ты… говорил? Как ты узнал, что он прилетает?

— Твоя бабушка позвонила и велела встретить ее человека — в обязательном порядке. Я встретил, и мы поговорили.

— И что он сказал? — затаила я дыхание.

— Да какая разница?! — сердился папа, — какая разница, что сказал он, если для меня единственно важно — что скажешь ты?

— Он же тебе понравился.

— Ну и что с того…, а ты откуда знаешь? С чего ты взяла?

— Вчера ночью я подслушивала под твоим окном, — твердо и прямо смотрела я ему в глаза.

— Тем более… Я тогда тоже говорил, что на фиг он тут… — папа вытирал потный лоб ладонью, а я уже обнимала его.

— Ты правильно привез. Я три года его люблю — тихо, чтобы он не заметил, но он заметил и, кажется, тоже полюбил, папа. История ненормальная, дикая даже, но так тоже бывает.

— Ты не знаешь его совсем, а его колотит и трясет просто от упоминания твоего имени. Он мигом утащит тебя в койку, Катя — только я отвернусь на минуту. Я все это вижу! А ты маленькая еще, ты просто не понимаешь!

— Да что тут такого! Что ты орешь на меня?! Мне скоро пойдет двадцать пятый! Мне вообще… пора уже давно! У меня возраст!

— Он взрослый чужой мужик, у которого слюна течет на мою дочь, твою мать, Катя! Я не могу просто стоять и спокойно наблюдать это!

— Я верю ему! По-настоящему, папа! Не так, как вы с мамой! — вырвалось у меня нечаянно и совершенно бесконтрольно и послужило тормозом для нас обоих — орущих, мокрых и красных от злости.

— Та-а-ак… ну-ка, ну-ка, что там «мы с мамой»? — протянул папа, приседая опять на лавку и упираясь ладонями в колени: — Уточни, пожалуйста, а то я не в курсе дела.

— Идиоты, — прошипела я, разом роняя в бездну все свои прошлые намерения, потому что меня просто переклинило от злости. Снесло ею всякий здравый смысл: — Вы оба тупые идиоты — полные и…

— Короче. Это я понял. Дальше давай.

— … и безнадежные. Не изменяла она тебе, а мстила за вторую твою семью — Наденьку и Семушку… — закончила я уже почти шепотом и со страхом… настоящим страхом. Потому что с головы до ног окатило холодом от осознания того, что сейчас ему может стать так же плохо, как мне тогда. Нет — в сто раз хуже!

Он молча смотрел… и меня просто взорвало изнутри! Накрыло отчаяньем и страшным раскаяньем от такого потерянного, будто неживого его взгляда. Всхлипнула и сорвалась с места, и метнулась с чашкой к ручью, зачерпнула ледяной воды и, расплескивая, понеслась обратно. Обняв за шею, прислонила край чашки к его губам.

— Пей, папа… пей, пожалуйста, родненький, — уговаривала я его дрожащим от ужаса голосом.

Он все выпил, вытер губы, а я торопилась обратно — еще за водой, обещая в панике: — Сейчас, я еще принесу, подожди…

— Катя, отвали. Я напился, хватит. Та-а-ак… значит — Наденька… ну… тут нужно думать.

— Папа, только ты… — дернулась я обратно к нему.

— Не паникуй, Катерина. Я в твердом уме и четкой памяти… или как там? Катя, отстань, — отводил он от себя мои руки, а потом сдался: — Ладно, иди сюда, не реви только.

Мы сидели на лавке и обнимались. Было неудобно — спину я вывернула немыслимым образом, пальцами одной ноги судорожно упиралась в землю, а другую вообще не знала куда деть… но отпускать его от себя было страшно. Он погладил меня по спине и отстранился сам.

— Катюша, ну не вой, хватит, чего ты? Я, кажется, понял. Можешь больше не говорить ничего.

— Надо… — тяжело передохнула я, — думаешь, почему я испугалась? Даже у меня сердце прихватило, когда я узнала, что Наденька никакая не любовница.

— Какая любовница…? — безнадежно протянул папа.

— Ты не рассказал о ней маме — сказали другие, и получилось очень убедительно, папа, с фотографией втроем и видеозаписью, где Семушка называет тебя папой. Она хотела поговорить, поверить, но ты продолжал ходить туда.

— У-у-у… — простонал папа, сжимая волосы надо лбом в кулак. Глухо спросил: — А что ее мужик?

— Не было никакого мужика,