Знаки внимания - Тамара Шатохина

короткие шорты и просторную майку без рукавов — мою обычную одежду здесь. Привычную и обычную, ага — когда это было? Все изменилось! Я теперь думала с оглядкой на нашего гостя — что он подумает, а вдруг что я так оголилась для него? Пришлось переодеваться в сарафан, он был длинным — до косточек на лодыжках, просторным, но на тонких лямочках. Более закрытой одежды на жару у меня здесь не было — основной багаж остались в Будве.

Сняв с огня картошку и слив с нее воду, щедро жахнула туда кусок домашнего масла, прикрыла крышкой и укутала старой курткой. Помыкавшись еще — мужчины задерживались, я зачем-то пошла в их домик. Внутри он был точной копией моего, только постель застелена на обеих койках. Я присела на ту, где сегодня спал Георгий, наклонилась и понюхала подушку — она легко пахла его новым одеколоном и, само собой разумеется — запах этот мне понравился. На сундуке возле кровати лежала необычного вида тетрадь в обложке как будто из кожзама. Я бездумно протянула руку и взяла ее, раскрыла и начала читать с первой страницы…

Ты твердо знаешь, что тебе нельзя —

Запретно, никогда не будет можно.

Вот только… прикоснуться осторожно

И, замирая, заглянуть в глаза…

Я и сама замерла, дочитав стихотворение до конца, вспоминая, переживая те короткие минуты. Потом жадно потянула лист, а он никак не цеплялся подрагивающими пальцами, не переворачивался… ну вот, наконец:

Зачем ты так…? Не уж-то оскорбил,

Обидел, осторожно прикоснувшись?

Не осознав, позволив миг… порыв,

От боли отстранения проснувшись…

Дышала я? Наверное, какое-то время — нет, замерев и опять погружаясь в те свои ощущения в раздевалке — душную слабость, покорность его взгляду, зависимость от него… Что-то изменилось с тех пор — думала я, уставившись невидящим взглядом в окно. Я уже не млела так, не растаяла сейчас под его взглядом — просто растерялась…, это ушло навсегда? Вздохнула и попыталась прогнать от себя непонятные тоскливые ощущения, перелистнув очередную страницу.

Я непривычно уязвим, но только перед ней

Подсажен на любовь, слаб, от нее уже зависим

Звенят внутри больной, надорванной струной

Мелодии стихов и никому не нужных писем…

Медленно покачала головой — никому не нужных… Не нужных?! Да если бы я тогда знала, если бы я только…. Господи, нет! Я же благодарна была за ту его отстраненность и холодность. Я же иногда так люто ненавидела его за это! Дальше, дальше:

На ворохе волос и смятых простынях

В моих руках нагая женщина… Моя!

Целую щеки с длинной тенью от ресниц,

Ласкаю плечи, глажу линию ключиц…

Замершее было в сладком томлении, сердце вдруг яростно толкнуло кровь — в шею, лицо… щекам стало больно, я приложила ладонь — горю, огнем горю! И пальцы на щеке дрожат. Это разве я? Это он обо мне? Я вот такая в его глазах — «глазах смотрящего»? Запрокинула к потолку пылающее лицо с дурным шальным взглядом — вот это да! Вот это я!

Читаю по губам…. читаю и немею…

Земля уходит из-под ног, и я сажусь.

Я верю, что смогу — сгорю, но не истлею,

Есть для кого, поэтому… держусь…

Руки сами собой судорожно сжались в кулаки, и я заткнула себе рот, до боли вжав в губы костяшки пальцев. Хотелось орать непонятно почему — от стыда или ярости, от понимания или потрясения? По губам… он умеет читать по губам… Но как?! Учили? Это же мои слова: поехали к тебе… безоглядно… придется жалеть… Мамочка моя! Он знал, он действительно все знал! Судорожно потянула следующий лист, почти сминая его, не понимая — что именно сейчас чувствую?

Я думал — справлюсь, не сойду с ума,

Ведь не пацан — владеть собой умею,

Сорвался… и тихонечко дурею —

Опять мне видится, опять в глазах — она.

Мало того — преследует во снах!

Мало того — сжираю взглядом, трушу!

Отдай, верни! Дай жить, помилуй душу!

Она ведь, как и ты — всего одна…

Я задыхалась от душившего меня какого-то священного ужаса пополам с шальным счастьем — немыслимым, необъятным! Невозможно было перестать улыбаться, я просто не в силах была. Физиономия расплывалась независимо… неконтролируемо. Ощущение такое: ветер дунет — взлечу. Это он так страдал по мне, мучился… почему это так приятно сейчас, я что — садистка? Нет, просто я тоже… и так долго… Любит? Он что — на самом деле любил меня все это время и сейчас приехал за мной?! И вдруг как-то разом осознала и поняла — когда он писал эти строки, то мучился тем, что я была в это самое время с другим. А сам снился мне тогда, снился на поляне с розами…

Постылой серостью затянут зимний день…

Нет красок, глаз их не воспринимает.

Не то, что делать что-то — думать даже лень,

Все бесит! Или просто раздражает…

Было…, и у меня тоже такое было — когда что-то неумолимое властно захватывает в тоскливый плен, тяжело давит сверху, съедает изнутри и гнетет, мучает… Когда нет ничего вокруг, что утешило бы, что дало бы хоть каплю надежды! Было… еще и как было…

Такой вираж судьбы! Внезапный переход

От безнадежности и серости до взрыва!

И понимания — случится и грядет!

И все возможно — даже стать счастливым.

И щедрым сердцем и своею легкою рукой

Вернула к жизни, подарив забытую надежду!

Приемлю с радостью, с готовностью такой…

Не так, как от чужих людей — как было прежде…

Да… Да! Это правда — он трепетно принял марку, как дар… потому и руку целовал. Как я могла думать о нем плохо? Все же было так понятно, просто предельно ясно — он показал ее всем в банке, он же дал этим знать, что она у него — не у меня уже. Он же тогда, как и все, считал, что все из-за марки. А я?! «Щедрою рукой»? Смертельно обиженной и трусливо дрожащей! Мамочка моя… есть ли предел моей глупости, слепоте душевной и физической? Если бы не бабушка, то я до сих пор считала бы его… непонятно кем.

Вы жизнь моя, Кати! (Не смейся, это — лишь начало)

Вы так изысканны и абсолютно, совершенно

Неповторимы и сложны, в итоге — совершенны.

Я Вас люблю! Ну, вот… и основное прозвучало…

Слезы заливали глаза…, я сняла очки и часто заморгала, но все вокруг плыло и плыло, и я отложила уже прочитанную тетрадь, аккуратно вернув ее на место и больше не цепляясь