Ольга Егорова - Волчья ягода

Ознакомительный фрагмент

– Гонщик – замечательная профессия, – похвалила Майя, выходя из комнаты. Федор поплелся следом.

По дороге под ногу Майе попался пластмассовый солдатик, и она чуть не упала. Федор, выявивший на полу причину едва не случившейся катастрофы, издал удивленно-радостный возглас и заспешил в зал, где на полу обнаружился замок Белоснежки.

Минут пятнадцать ушло на то, чтобы расставить по местам всех рассыпавшихся солдатиков-охранников. Помогая Федору, Майя исподтишка разглядывала его. Мальчишка оказался точной копией своего отца, только волосы были чуть светлее, а голубые глаза – ярче, и разрез имел более округлую форму. Взгляд – всегда серьезный, сосредоточенный, движения – деловитые и без суеты. Заметив небольшую стайку веснушек на носу у Федора, Майя попыталась вспомнить, имелись ли такие же веснушки на носу ее временного «босса».

Это слово ее рассмешило. Улыбку она сдержать не смогла, даже прыснула в кулак, но Федор, полностью поглощенный реконструкцией замка, этого не заметил, и объяснять ничего не пришлось.

Вернувшийся из магазина Арсений застал их вдвоем, сидящих на полу в зале и сосредоточенно расставляющих по местам многочисленных обитателей нешуточной пластиковой конструкции. Федор, заметив отца, застывшего в дверном проеме и с какой-то блаженной детской улыбкой на лице наблюдавшего за ходом восстановительных работ, тут же вскочил и сиганул на шею Арсению.

Майя поднялась, одернув юбку. Успела заметить взгляд Арсения, скользнувший по ее коленкам, и подумала с неприязнью: «Вот ведь – сына обнимает, а сам на мои ноги пялится, козел!»

Молча протиснувшись мимо обнимающихся, она прошествовала на кухню, прихватив по дороге пакет с купленным куриным мясом. Настроение отчего-то испортилось, и тут же снова нагрянула тошнота. По всей видимости, и настроение, и наличие тошноты в это утро напрямую зависели от степени удаленности «босса».

Чем он дальше – тем лучше, и тем меньше проявляется токсикоз. Чем ближе – тем ужаснее она себя чувствует.

Может, попросить его, чтобы он снова ушел? Странно, и отчего это она его так невзлюбила? Ведь по большому счету он ей ничего плохого не сделал. А то, что слишком уж долго собирался в магазин – так ведь он и понятия не имел, как сильно у нее желудок скрутило! Если б знал – освободил бы, наверное, побыстрее квартиру от своего присутствия, чтобы дама могла остаться наедине с унитазом, в полной тишине и покое…

Достав из кармана мятную жевательную резинку, Майя сунула в рот сразу три пластинки и принялась усиленно двигать челюстями. Тошнота слегка отпустила, и она героически принялась за разделку куриного мяса.

Работодатель, определенно умеющий читать мысли на расстоянии, в кухне больше не появлялся. Лишь изредка доносились из комнаты голоса отца и сына, с восторгом обсуждающих планы на сегодняшний день. Потом заработал телевизор, зазвучала музыка из какой-то детской передачи. Пока жарились котлеты, Майя успела замесить песочное тесто для торта и даже раскатать его на коржи. Заглянувший в кухню Арсений улыбнулся довольной улыбкой, похвалил ее за оперативность и снова исчез из поля зрения.

Майя была благодарна ему за невмешательство. На самом деле, в ее состоянии варить на плите основу для заварного крема и при этом поддерживать светскую беседу было просто невозможно. Или одно – или другое, а еще лучше – ни то и ни другое, а третье.

Третье – бродить по квартирам в новостройке неподалеку от дома и вдыхать вожделенный запах свежей побелки…

В душе отчего-то нарастало чувство обиды. И, как ни старалась, заглушить его она так и не сумела. Покончив наконец с котлетами и установив в холодильнике огромное блюдо с тортом, покрытым шоколадной глазурью, она вышла из кухни, сухо отчиталась о проделанной работе, напомнила, что торт можно есть не раньше чем через пять-шесть часов, потому что он должен пропитаться кремом, забрала заработанные деньги, педантично отсчитала сдачу и вручила ее Арсению, несмотря на активные протесты с его стороны и уговоры «оставить на мороженое».

– Я не ем мороженое. Меня от него тошнит, – честно сказала Майя.

Прозвучало грубовато.

Арсений уставился на нее с удивлением, но ничего не сказал. Молча засунул сотню обратно в портмоне и проговорил: «Спасибо».

– Не за что. До свидания, – ответила Майя и вышла из комнаты.

Уже на пороге, обуваясь, она вдруг поняла, откуда взялось это чувство обиды.

Она обижалась на Федора! Более того, ревновала его к отцу! Вот ведь, так замечательно они общались целых полчаса, успели почти подружиться, а тут появился этот… этот отец. И все – как отрезало.

– До свидания, тетя Майя! – послышался громкий крик в тот момент, когда Майя уже почти закрыла за собой дверь. – До свидания! Спасибо!

– Не за что, – пробурчала она себе под нос, а вслух сказала: – С днем рождения!

Не став дожидаться лифта, быстро сбежала вниз по ступенькам. Вышла из подъезда, зажмурилась от яркого солнца – и вдруг рассмеялась. Над собой и над своими странными обидами.

Проходящий мимо пожилой мужчина подозрительно на нее покосился. Наверное, решил, что она сумасшедшая.

«И правильно решил!» – усмехнулась она мысленно и бодро зашагала к остановке.

До чего же странно складывается иногда жизнь!

Странно и неправильно.

Интересно, это только у нее, Майи Аксеновой, жизнь сложилась неправильно и странно, или это у всех так? Вот, например, сидит сейчас напротив нее в автобусе женщина средних лет. Женщиной ее можно назвать с большой натяжкой, потому что признаков женственности за давностью лет практически не осталось. Скорее существо женского пола в возрасте от сорока и до шестидесяти. Тетка. С огромным желтым пакетом на коленях, сквозь который просвечивают силуэты сдавленных со всех сторон картошкой и луком сосисок, сверху торчат сочные оранжевые верхушки первых весенних морковок. А пахнет от пакета почему-то сырой печенкой, и к этому запаху примешиваются еще десятки других. Тетка держит пакет крепко, двумя руками, прижимает к груди, всем своим видом давая понять: вот пусть только попробует кто-нибудь покуситься на эту ее драгоценную собственность. Уж она за эту собственность постоит – так, что мало не покажется. И видимо, весь смысл жизни этой женщины без возраста и признаков пола только и состоит в том, чтобы охранять пакет с продуктами. А глаза – тусклые, равнодушные, и мысли все на лице написаны. Мысли простые, нехитрые: как бы успеть за выходные все дела домашние переделать, щей наварить, белье перестирать, перегладить, а неплохо бы еще и накрахмалить, квартиру убрать, полы перемыть. А в понедельник – на работу. Нелюбимую, надоевшую за долгие годы. Вахтершей на проходной, санитаркой в больнице, в лучшем случае – инспектором отдела кадров или фасовщицей в магазине.