Сэди Мэтьюс - Страсть после наступления темноты

Скользя пальцем по лицу девочки, я понимаю, что знаю эту женщину. Я смотрю на фотографии в рамках, которые стоят на соседнем приставном столе. Да, это очевидно. Это – Селия, ее смоделированный снимок, сделанный в самые ранние дни ее карьеры. Я переворачиваю другие страницы и обнаруживаю еще три снимка Селии с тем же утонченным видом наряду с высокой модой.

На одной она предстает с темными локонами, на другой – демонстрирует мальчишеский стиль, который делает ее еще моложе.

Странно, думаю я. Я всегда представляла Селию как сильную женщину, но на этих фотографиях она выглядит как... не совсем слабой... Скорее хрупкой. Как будто жизнь уже нанесла ей удар. Как будто она живет в большом и страшном мире и борется с ним в одиночку.

Но разве она не оставила это позади? Другие фотографии рассказывают о Селии в разные моменты ее жизни, как она продвигается по карьерной лестнице. Ранимость на ее лице становится более заметной.

Светящаяся и смеющаяся Селия в свои тридцать определенно сильнее, увереннее для того, чтобы свернуть горы. Искушенная и наученная опытом – в сорок, гламурная и опытная – в пятьдесят. В мире до ботокса и силикона, когда возраст женщины показывал, нравится ей это или нет. Для своего возраста Селия выглядит хорошо.

Возможно, она просто поняла, что наносить удары будут всегда. Вы преодолеваете их, встаете снова и идете дальше.

Вдруг тишина нарушается пронзительным звуком, отчего я подскакиваю, тяжело дыша, прежде чем понимаю, что это всего лишь звонит телефон. Родители, по всей видимости, хотят знать, как я здесь справляюсь.

- Мама, у меня, правда, все хорошо. Квартира великолепна. Сегодня был прекрасный день, лучше просто и не могло быть.

- Ты хорошо кушаешь? - спрашивает мама с тревогой.

- Конечно.

- Денег хватает? - спрашивает отец.

Наверняка, он находится в гостиной, в то время как мама сидит на кухне.

- Папа, у меня есть деньги. Честно. Не волнуйся.

Рассказав им все в мельчайших подробностях, поведав свои планы относительно следующего дня и заверив, что я в полной безопасности и в состоянии позаботиться о себе, мы прощаемся, и я остаюсь в странной гудящей тишине, которая обрушивается после большого количества болтовни. Я встаю и подхожу к окну, пытаясь подавить одиночество, растущее глубоко внутри.

Я рада звонку родителей, но они непреднамеренно доводят меня снова. Я чувствую это все время, постоянно борясь с тем, чтобы покончить со страданиями, которые захлестнули меня с той ночи, когда Адам растоптал меня; требуется вся моя сила, чтобы сделать хоть несколько шагов вперед, и затем самое легкое воспоминание посылает меня назад в пучину грусти и разочарования.

В квартире напротив по-прежнему темно. Где тот мужчина, которого я видела вчера вечером? Я понимаю, что подсознательно с нетерпением жду его возвращения, желая увидеть его снова; фактически, он весь день всплывал в моих мыслях, о чем я даже не догадывалась. Я вспоминаю его полуобнаженный образ, как он изящно двигался по своей гостиной, как он смотрел на меня прожигающим взглядом. Он не был похож ни на одного человека, которого я когда-либо видела прежде, по крайней мере, не в реальной жизни.

Адам не высок, хотя и достаточно силен от работ в строительной компании его отца. В самом деле, чем дольше я его знаю, тем более плотным и почти квадратным он становится, может быть потому, что он получает всю свою энергию от питания в забегаловках, то есть бесконечной жареной еды и готовых завтраков. В свободное время, он любит не что иное, как выпить несколько банок пива и совершить ночные наезды в дешевый магазин, торгующий горячей пищей. Когда я увидела его той ночью, приподнявшимся на локте и пристально смотрящим на меня, и Ханну с напуганным лицом на подушке под ним, моя первая мысль была о том, какой он толстый. Его белая грудь казалась толстой, а его голый живот свисал над Ханной, которая соответствовала ему по возрасту с её большими грудями и полными бедрами.

- Бет! - выдохнул он, в его выражении лица смешалось и замешательство, и чувство вины, и смущение, и, конечно же, раздражение. - Что, черт возьми, ты здесь делаешь? Ты же должна была сидеть с детьми.

Ханна ничего не сказала, но я видела, как ее первоначальное замешательство сменилось противным игнором. Ее глаза угрожающе блеснули, как будто она готовилась к борьбе. Пойманная за грязным актом, она собиралась ранить меня. Вместо того, чтобы играть роль злой соблазнительницы, она попыталась выставить меня вульгарной дурой, стоящей на пути любви Ромео и верной Джульетты. Ее нагота становилась делом чести, а не стыда.

- Да, - наконец, заговорила она, - мы трахаемся, мы без ума друг от друга, и мы не можем противиться этому. Что, черт возьми, ты здесь делаешь?

Не спрашивайте меня, как я узнала все это за те несколько секунд, когда вошла и поняла, что вижу. Женская интуиция может быть банальностью, но это не делает ее неверной. Кроме этого, я знала, что все, чему я верила минуту назад, теперь не существует, а также то, что я чувствую ужасную боль, мое сердце разбито и истерзано, каждый его дюйм. Спустя какое-то время ко мне наконец-то вернулся дар речи. Я смотрела на Адама. Глаза умоляли, но я произнесла лишь:

- Почему? Почему?

Я делаю глубокий вдох. Даже оказавшись в таком огромном городе, как Лондон, я не могу перестать проигрывать эту несчастную сцену. Как мне забыть об этом? Когда все это закончится? Страдание настолько убийственно утомительно. Никто никогда не говорит о том, что истощение это печально.

В квартире напротив все еще темно. Я предполагаю, что мужчина, должно быть, отсутствует в виду своей гламурной жизни и сейчас, наверно, делает бесконечно захватывающие вещи: гуляет с женщинами, такими, как он – красивыми, сложными и состоятельными.

Внезапно я решаю, что мне просто необходимо мороженое. Отворачиваюсь от окна и говорю Де Хэвиленду, который свернулся на диване:

- Я просто выйду на улицу. Может на какое-то время, - беру ключи и выхожу из дома.

Выйдя из квартиры, понимаю, что часть уверенности, которую я приобрела в течение дня, просачивается сквозь меня словно воздух, который медленно выходит из проколотой шины.

Вокруг меня высокие здания. Я понятия не имею, где я, и где искать мороженое. Я планировала спросить швейцара, но стойка была пуста, таким образом, я возвратилась к главным улицам. Здесь хорошие магазины, но нет ни одного, что может предложить то, что мне надо. Но, так или иначе, они все закрыты: на окнах решетки и они заперты. За стеклом: Персидские ковры, огромные фарфоровые вазы и люстры или модная одежда. Где я могу купить мороженое? Я иду в никуда теплым летним вечером, пытаясь вспомнить, откуда я пришла. Прохожу бары и рестораны, более шикарные, чем те, что я видела прежде, мимо здоровенных мужчин в черных куртках и наушниках, стоящих у дверей. Позади ухоженных преград – люди в солнцезащитных очках с тем безошибочным шармом богатства.