Неподходящая (СИ) - Резник Юлия

– Господи, ну хоть за ужином мы можем не говорить о работе? – не выдерживает мама.

– Прости, мам. Мы, и правда, увлеклись. Ами, ты не лопнешь? Это уже третий пирожок.

– Первый. Два других съел Георгий, – Ами вытаскивает из-под стола плюшевого кота. – Смотри, какое у него пузо.

– Похоже, Георгий тоже на наборе массы, – фыркает отец.

– А кто еще? Ты? – мама щупает мою бицуху. – По-моему, тебе уже хватит. Если ты, конечно, не готовишься к соревнованиям Мистер Олимпия.

– Не уверен, что такие еще проводят, – хмыкаю я.

Может, я и правда перекачался, но проблема в том, что спортзал – единственное место, где отступает моя тревога, и где я не ловлю панических атак. Пять лет они не дают мне жизни, пять гребаных лет, что прошли со дня моего похищения. Таким оригинальным способом отца пытались принудить сделать наш порт крупным хабом для контрабандистов. Он не согласился. За что я огреб, прежде чем батя нашел и освободил меня из плена. Огреб не столько физически, сколько морально. Да блядь, кого я обманываю? По правде говоря, я сломался в том гребаном подвале. После первой же угрозы быть выебанным куском валяющейся здесь же, на земляном полу, пластиковой трубы. В этом страхе я провел неделю… Даже не зная, чего я боюсь больше – что выживу потом, или что там и подохну.

Никто, даже отец, не знает этих подробностей. А тем более мать. Она и без них едва выжила после инсульта, которому мое похищение сто пудов поспособствовало, как бы она меня ни пыталась убедить в обратном родня. Я не хотел их волновать. Да и как в таком признаешься?

Ами выдает очередные перлы. Я улыбаюсь. Поддерживаю диалог и смеюсь там, где этого от меня ждут, потому что если остановиться хоть на секунду, провалюсь обратно туда. В подвал. Где смердит железом, потом и моим страхом.

После ужина я вытираю руки, целую мать в висок и ухожу. Отец кивает и молча похлопывает меня по руке. Ами на прощание машет мне лапкой плюшевого кота. Всё как обычно.

В собственной квартире, расположенной на пару этажей ниже, я разуваюсь. Бросаю портфель с документами, которые взял, чтобы изучить дома, на пол. И включив свет в каждой гребаной комнате, иду в душ. Стою под струями горячей воды, пока от высоких температур и пара картинка перед глазами не начинает плыть.

Надо бы выключить свет, но я не делаю этого. Просто не могу. В темноте мне всё ещё чудится скрип двери, свист дыхания в затылок и холод прижатого к виску дула. Я забираюсь в кровать. Закидываю руки за голову и смотрю в потолок.

Когда я был там, свет не включался вообще. Видимо, поэтому, мне до сих пор спокойнее спать со светом. Будто, если лампочка горит, никто не подкрадётся. Не схватит. Не затащит меня в ту тьму, которая и так кажется мне неотступной.

Глава 5

Лейла

– Т-а-ак, ну неплохо, в общем-то, Лейла. Хорошо…

Я улыбаюсь – потому что, чего уж скрывать, третью неделю ищу хоть какого-то одобрения. Впервые увидев Геннадия Ивановича, я думала, за этим дело не встанет. Невысокий, пухлый, смешливый – он сходу создавал о себе впечатление довольно легкого человека. Человека, который сыплет шутками, закрывает глаза на мелочи и иногда сам подсказывает, если что-то идет не так. И только со временем до меня доходит, насколько обманчива эта картинка. За внешней мягкостью прятался человек железной воли и принципов. Человек точный, педантичный, с невероятной памятью на детали и абсолютной нетерпимостью к чужим ошибкам. При мне он ни разу не повышал голос, но стоило ему вздернуть бровь, как у подчиненного начинало подпекать зад.

Получить от него оценку "неплохо" – это как сдать экзамен на тройбан. Ничего выдающегося вроде бы, но и на том спасибо.

Зато если ты уж как-то умудряешься снискать его уважение, Иваныч стоит за тебя горой. Поэтому его, несмотря ни на что, и любят в коллективе.

– Спасибо.

Я принимаю похвалу с достоинством. Будто в этом для меня нет ничего такого. И задерживаюсь у стола в ожидании дальнейших указаний.

Василиса мельком заглядывает в кабинет, усмехается и показывает мне большой палец. Я едва заметно киваю в ответ.

– Возьмёшь вот это, – Геннадий Иванович передаёт мне папку. – Аренда причала. Ситуация не самая простая: срок истёк, но у контрагента при этом висят незакрытые обязательства. Плюсом по линии таможни проблемы с доступом. Нужно разобраться и накидать черновик ответа. Сегодня к вечеру.

Я беру. Удивляюсь, что пальцы не дрожат, и возвращаюсь за стол.

– Ну, слава богу! Пойдем, не то в столовке разгребут все самое вкусное! – бурчит Вася, утягивая меня прочь из кабинета.

То, что здесь называют столовкой, на деле – вполне приличное кафе. Располагается оно на одном из последних этажей, и оттуда открывается великолепный вид на залив. Но для меня гораздо важнее тот факт, что еду тут дают бесплатно. Такой себе бонус от предприятия.

Приходим мы действительно в последних рядах. Народу – тьма. С трудом удается найти местечко в углу. Беру себе горячий суп и салат. От десерта отказываюсь – было время, когда жизненные неурядицы я заедала шоколадом, за что теперь расплачиваюсь лишним весом.

– Ну?! – восклицает Вася, когда мы устраиваемся за столом. – Я тебе говорила?

– О чем?

– О том, что ты понравилась Гене!

– Сомнительно, но окэээ, – отвечаю фразочкой из известного мема.

– Да пойми ты – он же думал, что раз ты блатная…

– Я?! Блатная? – у меня даже ложка выпадает из рук, плюхаясь в тарелку и окатывая стол некрасивыми бурыми кляксами. Хватаюсь за бумажную салфетку, чтобы вытереть это безобразие, а Лейла продолжает:

– Ну-у-у, ты Саттарова. И этим все сказано. Плюс собеседовал тебя лично Адам…

– Так Геннадий Иванович в тот день был в суде, – справедливо замечаю я, находясь в некоторой растерянности от мысли, что, оказывается, все кругом думали, будто меня взяли по блату.

– Да какая разница? Факт налицо. Ваших здесь много. И, естественно, к ним особенное отношение.

– Хочешь сказать, что Байсаров – дурак? Набирает неподготовленных людей лишь по принципу «свой-чужой»?

– Да нет, что ты! Но если на одну должность будут претендовать два примерно одинаковых по своему уровню соискателя, охотнее возьмут своего. Я не в претензии. Так это и устроено во всем мире.

– Обалдеть. И я только сейчас узнаю, что против меня в коллективе такое предубеждение?! – нервным жестом откидываю упавшие на лоб волосы. Все же я неисправимая дура! Так радовалась, что меня приняли. А оказалось – все ложь. Просто делали вид.

– Перестань. Если оно и было, наши уже давно поняли, что ты не собираешься просиживать штаны, выезжая за их счет. Ведь боялись именно этого. Но теперь другое дело. Уже даже в то, что ты докладываешь Адаму о каждом чихе в нашем кабинете, никто не верит.

– Господи, а что, были и такие мысли? – натурально офигеваю я.

– Были-были, – смеется Вася. – Но говорю же – это все в прошлом.

– Охренеть.

– Кстати, ты вообще рвешь все шаблоны. Я думала, что ваши девушки не матерятся.

– Преимущественно это действительно так. А еще они не разводятся. Я – нетипичная представительница, – складываю губы в широкой неестественной улыбке, от которой у меня трещит за ушами.

– Кстати, а что там твой бывший? Не достает тебя, м-м-м? – Васька с удовольствием слизывает с ложки тирамису.

– У него нет такой возможности. Он в блоке, – я трясу телефоном у нее перед носом. Василиса хмурится.

– А тебе не кажется, что этим ты только усугубляешь ситуацию? Он же все-таки отец. И имеет право видеться с дочкой. Если ты и дальше будешь морозиться, он даже может заявить на тебя в полицию.

Я мрачно киваю. Потому что тоже об этом думала. Прошло уже больше месяца с тех пор, как я сбежала. И действительно пришло время что-то решать.

Больше месяца, боже! Уже догорает июнь... Я вновь откладываю приборы и перевожу взгляд к окну, за которым простирается бескрайняя синь залива. Жаркое солнце, отражаясь от металлических бортов судов, превращает воду в расплавленное стекло. Волны бликуют, словно поталь. А соленый ветер несёт с собой запахи раскалённого железа, водорослей и свежей краски, которой помечают контейнеры. Сверху, с этой высоты, порт кажется огромным живым существом. Всё движется – стрелы кранов, люди, сухогрузы… Здесь нет ничего лишнего. Каждый здесь, не в пример мне, на своем месте. Я же все чаще чувствую, что мне места нет нигде.