Джеки Коллинз - Бестия. Том 1

— Дай сигарету.

— Не держу. Как насчет сигары?

Самовлюбленный ублюдок! Если бы не они с Освальдом, он продолжал бы шляться по улицам. Они дали ему все. В том числе положение в обществе.

Она вдруг поняла, что любит его. Да. Любовь — не персиковое мороженое. Любовь — это ревность, собственническое чувство и щемящая боль в сердце.

Он ее больше не хочет. Это так же верно, как то, что Освальд — гомосексуалист.

— Джино, — жестко произнесла она. — Освальд хочет обсудить с тобой одно важное дело. Зайди к нему в кабинет завтра в десять часов утра. Это… очень конфиденциальное дело. Я уведу Синди за покупками.

Он был крайне удивлен. Что еще случилось?

— Конечно, зайду.

— Что ж… Пойду занимать гостей. Ты меня, конечно, извинишь?

Он проводил ее взглядом. По-прежнему сногсшибательна…

В отдалении маячила Синди. Самая красивая на вечеринке.

Почему же он не испытывает к ним ни малейшего влечения? Может, все дело в том, что он слишком рано начал? Имел слишком много женщин и вот наступило пресыщение? Даже мимолетные интрижки приелись. Когда-то любовь была увлекательной игрой. Теперь же — одна морока. Да. Он умирает от скуки.

Может быть, он сам виноват.

Джино чертыхнулся и подумал о Джейке. О том, что он с ним сделает. Однако у парня явно есть шарики в башке. Джино ценит такие вещи.

Он даст Бою хороший урок. И примет обратно.

— Почему бы нам не поужинать вместе? — в третий раз предложил Генри Муфлин.

Синди склонила набок голову и кокетливо поглядела на него.

— Просто я не хочу, чтобы Джино сделал из тебя отбивную.

— Но это же смешно! — воскликнул Генри. Это был уже не тот сопливый юнец, который тенью ходил за Клементиной Дюк. Ему тридцать один год. Он давно избавился от прыщей и унаследовал от отца немалое состояние.

— Да ты храбрец, Генри! — промурлыкала Синди, наслаждаясь тем, как его взгляд скользит по ложбинке между ее грудями.

— Я вполне с-серьезно, — настаивал он. Несмотря на лечение, у него осталось небольшое заикание. — Я х-хочу пригласить вас на ужин. Только и всего. Что тут плохого, если я пообещаю вести себя паинькой?

Синди вспомнила о спрятанном дома под матрасом отчете нанятого ею частного детектива. «Мистер Сантанджело покинул ночной клуб «Клемми» в своем автомобиле примерно в двенадцать часов десять минут ночи. С ним были двое мужчин: один сидел за рулем. Четвертой оказалась высокая черноволосая дама. Они проследовали…»

— Ну так как же? — не отставал Генри.

— Да, — решительно ответила Синди и сама удивилась собственной храбрости. — Почему бы и нет?

Генри просиял. Жена Джино Сантанджело согласилась поужинать с ним!

Он закажет столик в отеле «Плаза». Цветы. Шампанское. И номер наверху — так, на всякий случай. А еще лучше — заказать угощение прямо в номер.

— В понедельник? — спросил он.

— Во вторник. — Интересно, во что это она собирается влипнуть?

— Превосходно.

Синди захихикала.

— Надеюсь!

Джино нервно мерил шагами кабинет сенатора. Припомнилась их первая беседа — в этом же кабинете. Тогда он счел Освальда болваном. Ага! Он так же глуп, как лиса!

Джино машинально взял со стола серебряный ножичек для вскрытия конвертов и взвесил на ладони. Наконец появился сенатор.

— Вчерашний прием прошел на все сто! — с наигранной беспечностью похвалил Джино.

Освальд кивнул. У него появились тяжелые мешки под глазами, и он был не расположен к светской болтовне.

— Слушай, Джино. Все, о чем я просил тебя в прошлом, были сущие пустяки.

Джино положил ножичек на место. Ему не понравилось такое начало: и слова сенатора, и то, как он словно сплевывал их через плечо, избегая встретиться с ним взглядом.

— Согласен, — осторожно выговорил он.

— Я часто давал понять, что настанет время для большого… одолжения.

Джино был начеку.

— Насколько большого?

— Очень большого.

Воцарилось молчание. Джино первым нарушил его.

— Говорите.

Сенатор прочистил горло.

— Я хочу, чтобы ты убил человека. Лично.

Кэрри, 1937

Бернард Даймс занимал вращающееся кожаное кресло у себя в кабинете, где Кэрри когда-то вытирала пыль. Она обежала комнату быстрым взглядом, отмечая немногочисленные перемены. Серебряные рамки по-прежнему на своих местах; из них смотрят знаменитости. На большом письменном столе — кипа газет, которые никому не дозволяется трогать.

Он крутнулся в кресле, чтобы в упор посмотреть на нее.

— Мне остаться, сэр? — осведомился Роджер.

— Нет-нет. Все в порядке. Я позвоню, если что-нибудь понадобится. — Бернард махнул рукой, отпуская дворецкого. — Садитесь, Кэрри.

Она села туда, куда он показывал, и сложила руки на коленях.

— Мы знакомы, не правда ли? — мягко спросил Бернард.

Она удивленно подняла глаза.

— Да.

— У меня очень хорошая память на лица. Однажды увидев человека, я его уже не забуду. А если вдруг не могу вспомнить, места себе не нахожу. Так где же мы встречались?

— П-прошу прощения?

— Где?

— Здесь, — ответила она.

— Как здесь?

— Да, сэр. Я когда-то работала в вашем доме.

— В самом деле? Когда же?

— О, много лет назад. Я была совсем девчонкой.

Он растерянно вздернул брови.

— Нет, не здесь… Где-то еще.

— Я работала в вашем доме.

Он все еще сомневался.

— Мистер Даймс. Это было в двадцать шестом году. Мне пришлось оставить службу… по семейным обстоятельствам.

Он нахмурился.

— Да-да, — разволновалась Кэрри. — Неужели не помните? Я познакомилась с вами в итальянском ресторане. Хозяин представил меня вам, и вы приняли меня на работу. Вы должны вспомнить!

Он вспомнил худенькую девчушку, совсем не похожую на сидевшую перед ним молодую женщину. У этой женщины были гладко зачесаны и заплетены волосы, она была не накрашена и бедненько одета, но Бернард Даймс не зря проработал двадцать три года театральным продюсером: он знал толк в женской красоте.

— Значит, за столько лет вы так и не нашли ничего лучшего?

Кэрри изучала рисунок на ковре.

— Должно быть, так.

— В чем дело, Кэрри? У вас нет честолюбия?

Она удивленно взглянула на него. Он обращался с ней, как с человеком.

— У меня есть честолюбие, — ответила она, — но не так-то легко найти работу.

Бернард сказал:

— Должно быть, вы правы. Но вы очень красивая девушка и достойны лучшей участи.

Кэрри пожала плечами.