Развод. Бумерангом по самые я... - Каролина Шевцова

теплый язык скользит по моей руке.

- Это не про тебя, милый, - выдыхаю я, запуская пальцы в мягкую шерсть за ухом. - Ты... ты единственный достойный мужик в моем окружении. Честное слово.

Я замолкаю, прислушиваясь к своим же словам. К гулкой тишине дома. К тиканью старых часов в прихожей.

- Ты и Тимоха.

Мда. Когда из всего твоего окружения доверять можно только пасынку и щенку... то вопросы, Карина, назревают не к мирозданию. Не к высшим силам. Не к гондонам в человеческом обличье.

Вопросы назревают к тебе.

И к твоей полетевшей кукухе.

 

 

Тишина давит виски. Я поднимаюсь и встаю перед шкафом, где висят его вещи – чужеродный островок в моем упорядоченном море платьев и строгих блуз. Мало. Черт возьми, так мало всего. Как будто он и не собирался задерживаться. Как будто знал, что не пустит здесь корней.

А теперь мне приходится… не убирать, выкорчевывать. Именно это слово вертится в голове - острое и неприятное. Каждую вещь – не взять, не сложить, а вырвать. С кровью.

Наощупь нахожу флакон парфюма. Терпкий, с нотками кожи и чего-то неуловимо теплого. Я щелкаю крышечкой - и волна воспоминаний накрывает с головой: его смех утром, губы на шее, шепот в темноте... Хватит!

Я швыряю флакон в пустой чемодан, тот с глухим стуком бьется о его дно.

Беру со стола книгу. Толстый исторический роман, который Влад читал по вечерам, ворча на автора за неточности. Перелистываю страницы – и вижу заметки карандашом на полях. Почерк размашистый, острый, как и все другое в Яшине. Захлопываю книгу, как крышку гроба, и отправляю за духами.

Рубашки. Две. Синяя в белую полоску и черная. Обе постираны и пахнут не им, а дурацкой альпийской свежестью. Комкаю и кидаю их следом.

Очки. Простые, в черной оправе. Он никогда не признавал их пользу, всегда забывал дома на подлокотнике дивана и смешно щурился, читая строчки в меню или вывески в городе.

Пижама. Граф, все это время наблюдавший за сборами, кинулся вперед и вцепился в подворот флисовых брюк. Рычит. Низко, предупреждающе. В глазах – двух голубых звездочках - немого обвинения и собачьей паники:

«Ты что творишь?! Отдай!»

- Граф! Фу! - шиплю я, дергая брючину. Он в ответ рычит громче, трясет башкой, отчаянно упираясь лапами в ковер.

В любой другой момент эта картина могла меня рассмешить, но сейчас я злюсь. Ярость подкатывает волной и душит, душит. Я резко дергаю пояс штанов вверх. Граф, не разжимая челюстей, взлетает в воздух, нелепо болтая лапами. Он висит на брючине как парашютист на тросе. И смотрит на меня. Не злобно, но обиженно, мол, зачем, хозяйка?

- Ах ты, маленький засранец! - выдыхаю я. Злость прошла так же резко, как и появилась. Да и злостью оно никогда не было, так, женская обида.

Челюсти Граф сцепил намертво, так что я подхватываю штаны за пояс и несу через комнату – к его лежанке. Граф не сопротивляется, только тихонько хнычет.

- Ладно, ладно... – в порыве нежности целую мокрый нос. Этот хвостик тоже потерял кого-то важного сегодня, так что мне понятна его тоска.

Быстрым движением я выдергиваю из корзины старый плед, на котором обычно спит Граф и кладу вместо него пижаму Влада. Скомканную, но целую.

- Так лучше?

Граф не заставляет себя ждать. Он плюхается сверху всем весом, тычется мордой в мягкую ткань, принюхивается. Его хвост едва заметно шевелится. Потом он крутится пару раз, устраиваясь поудобнее, кладет морду на брючину... и затихает. Глаза закрываются. Через минуту слышу тихое поскуливание во сне. Ему явно снится что-то хорошее.

Я стою, не смея отойти и смотрю на свою собаку. На это крошечное существо, нашедшее утешение в клочке ткани. Ему вот хорошо, а у меня в груди - каток. Все перемолото, перемешано в кровавое месиво из боли, злости и какой-то дурацкой зависти к псу.

Вздыхаю. Глубоко. До дрожи в ребрах. Поворачиваюсь к шкафу и понимаю, что устала. Все важное я уже собрала, остальное можно купить в ближайшем магазине. Влад у нас дядя не бедный, выкрутится как-нибудь без портков и зубной пасты. А с меня хватит!

Чемодан лежит на кровати. Огромный, с темным, разинутым зевом, как бегемот на болоте - он смотрит на меня с укоризной. Весь его вид говорит мне: «Слабачка, да? Решилась, так делай. Закрывай уже. И вышвыривай, ты это умеешь лучше всего!»

Я стою над ним, замерев. Руки в боках. Вдох - выдох. Собрала вещи, а закрыть - сил нет. Будто проклятый саквояж вобрал в себя всю тяжесть этих дней. Здесь не просто вещи, здесь все мы – Влад, его обещания, мои надежды, осколки от того хрупкого, что мы разбили. В очередной раз.

Тяну руку к молнии, и понимаю, что не могу. Вот же… После Владлена – адреналин так и бурлил в венах. Я и работала, и отрывалась, и строила планы, как жить дальше.

А сейчас... Сейчас ноги ватные, а в голове ни одной мысли. Ни единой. Готова нырнуть под одеяло, накрыться с головой и реветь. Два дня. Три. Пока не отплачу все эти «а что если бы…» и «почему опять».

- Соберись, Карина, - шиплю я себе под нос. Голос звучит хрипло, неубедительно. - Тряпка!

Подхожу. Наваливаюсь ладонями на крышку. Ткань прогибается, но молния не сходится. Осталось сантиметра три упрямого зазора.

- Ах так? - зло бормочу.

Старая привычка берет верх: заношу ногу, пытаясь придавить сверху, налегаю всем весом. Кровать скрипит протестом. Молния жалобно пищит, но не сдается. Уперлась. Как и все в моей жизни.

И вдруг взгляд падает на черный кожаный чехол. Его ноут. Достаю тот из плоского кармана посередине и кидаю на подушку. Теперь, без дополнительного барьера, бегунок едет легко и просто, как по маслу. Теперь остается решить, куда спрятать компьютер.

Беру ноутбук в руки. Тяжелый и монументальный, как и сам хозяин техники.

У Влада с его стареньким Самсунгом были свои, особенные отношения. Он не расставался с компьютером ни на минуту. Берег, никогда не забывал и не