Вечное лето - Кейси Эшли Доуз

Сейчас же этого не было.

Не обнаружила я его и в зале, хотя телик по-прежнему работал, будто его оставили на рекламу, пока сходят в туалет.

– Прекрасно… – бурчу я, выключив его, – мы же миллионеры. Где ты?

Но потом я захожу в спальню.

Сначала мне кажется, что он просто заснул. Темная прядь волос небрежно упала на лоб, губы слегка разомкнуты. Лежит на кровати, глаза закрыты. Но лежит он на спине, и я практически сразу замечаю, что его грудь не поднимается, хотя должна.

Однако я не могу и предположить такой вариант, потому подбегаю и вместо того, чтобы измерить пульс, начинаю его тормошить:

– Давай вставай! – требую я, – между прочим, на следующий сеанс еще успеем, и тогда ты прощен.

Верила ли я в это в глубине души в тот момент? Думаю, нет. Думаю, тогда я уже понимала, что это значит, но до последнего не давала своему рассудку это принять. Пока я это не приняла, то полностью и не отдаю отчета. Могу думать, что он спит, – а могу будить, реально уверенная в этом.

Мне требуется пять минут, после чего мозгу становится совершенно плевать, что я ему даю принять или не даю. Я осознаю, что любой человек уже бы проснулся, да Сантино никогда и не имел привычки спать с утра.

Его кожа теплая, будто он и реально спит, но когда я, все еще не веря, касаюсь его шеи, то не чувствую пульса.

Что потом только не происходило в течение часа.

Наверное, я думала, что сошла с ума. Ведь он теплый, живой, просто спит. Заснул очень крепко, потому что сильно устал. А пульс не могу нащупать, потому что никогда не умела этого делать!

Я подношу к его носу зеркало, прижимаюсь щекой к груди, вновь тормошу, зову, прошу, кричу…

В конечном счете ничего, кроме крика, не остается.

Я прижимаюсь к его груди, не в силах понять, что он действительно мертв. Этого не может быть! Отчего? Как? Еще пару часов назад он заигрывал со мной, а теперь лежит на кровати без дыхания?

К моменту, когда приезжает скорая и копы, вся одежда, в которую в свое последнее утро облачился Сантино, мокрая от моих слез. Впрочем, меня они могут отодрать тоже не сразу. Мне кажется, что как только я отстранюсь от него, – все уже действительно кончено. Но пока я обнимаю его, пока говорю, как сильно я его люблю, начиная с того дня одиннадцать лет назад, когда мы были еще школьниками, как сильно я любила его единственного и как он мне нужен, то он еще живой.

Я кричу и воплю, когда меня пытаются оттащить, я визжу и требую, чтобы они помогли ему, совершенно не обращая внимания на то, как едва заметно фельдшер кивает головой остальным, коснувшись его шеи.

Я рыдаю, но не обращаю на слезы, что застилают мне глаза, внимания.

Потому что вижу только его – но не того, что лежит на кровати в окружении медиков, а вновь того же молодого, с сигаретой в зубах. Без морщин, порожденных пагубной зависимостью, без усталого блеска в глазах, пока они еще были открытыми.

Я вновь вижу того парня, что показывает мне на звезды, того парня, с которым мы пробегаем под дырой железной сетки, чтобы попасть на концерт, того парня, с которым мы гуляем всю ночь напролет и с которым я счастлива, в каком бы возрасте и жизненной ситуации ни оказалась. Того парня, который забирается ко мне в комнату по дереву и с которым мы засыпаем в обнимку, едва дыша, чтобы нас не услышала моя мама. Того парня, что дарит мне мой потрет, и того парня, с которым мы проводим лучшее свадебное путешествие в мире.

Я вновь вижу его – живого, молодого, бесконечно веселого и полного задора и силы. Готового покорить весь мир, готового забраться на Эверест и спуститься оттуда. Его острые шутки, его самодовольная усмешка, его тесные объятия и его всепоглощающая любовь. Его горячие поцелуи и горячие руки.

Я вижу его того – в последний раз, он протягивает ко мне руки, будто бы материализовавшись из воздуха, но не может обнять.

– Я люблю тебя, Анжи, – произносит этот образ из моей памяти, и легкая печальная улыбка скользит на его губах, – однажды и навсегда.

После чего он окончательно растворяется, и я вновь вижу лишь его бездыханное тело, окруженное врачами, после чего вновь истошно кричу, ощущаю что-то острое, вонзившееся в шею, и падаю без чувств.

Глава 12

Крайняя встреча

28 лет

Я стою в окружении черных пятен. Все они будто слились перед моими глазами. Гроб медленно опускают вниз, а я смотрю, не двигаюсь. Черный платок повязан на голову, черные очки на глазах, чтобы люди не могли видеть моего страдания.

Пусть похороны для того и проводятся, но мои слезы не для них. Только для него.

Оливии я ничего не рассказала. Вместо того, чтобы в воскресенье, как обычно, вернуть домой, мама оставила ее у себя, узнав обо всем. Когда я пришла в себя, то хотела рассказать, но она убедила меня, что в этом нет смысла.

– Она видела его не так часто, – заявила она, – и он постоянно пропадал. Два года с вами, два без вас. Если ты просто скажешь, что он опять отправился колесить по стране, для нее это не станет таким ударом, как если ты сообщишь о его смерти. Но итог, по большому счету, для нее не слишком будет отличен.

Я до сих пор не уверена, что поступила правильно, послушав свою мать. Оливия была его дочерью, а из-за меня даже не пришла с ним попрощаться, потому что даже не знала, что он умер. Восприняла, как и предрекала мама, это как его очередную поездку, из которой он когда-нибудь, наверное, вернется.

Но скорее всего для восьмилетней девочки тогда так было лучше.

Наконец гроб опустили, и я подхожу первая, взяв горсть земли. Вместо того чтобы сразу кинуть, чуть опускаюсь на корточки и произношу одними губами. Меня не может услышать ни одна живая душа, но уверена, слышал тот единственный, кому это предназначалось:

– Я не прощаюсь с тобой. Мы лишь опять просто расстаемся на какое-то время, чтобы затем встретиться вновь.

После чего закрываю глаза, но мои плечи все равно предательски содрогаются. Кто-то