Разводимся! Моя на тридцать дней - Вероника Лесневская

как пролетает время в пути. Все мысли сосредоточены на Ксюше. Кроме нее, у меня больше никого не осталось. Моя настоящая и единственная семья.

Припарковавшись во дворе, быстро направляюсь к дому. Дверь открывается – и жена выходит ко мне навстречу. Ждала? Почувствовала?

Любимая…

Слабая улыбка слегка трогает губы, но тут же слетает с лица, когда я понимаю, что Ксюша в доме не одна. Кутается в спортивную кофту, хмурится и нервничает, взволнованно озирается, замечает меня. Выдыхает с облегчением.

- …глупейшую ошибку мой сын совершил, - долетает до меня обрывок фразы, и я четко знаю, кому она принадлежит.

За спиной Ксюши возится моя мать, не обращая на меня внимания. Окончательно слетаю с тормозов, когда вижу слезы на бледном лице жены. В груди бушует ураган, измученный мозг взрывается.

- Мэт? – глаза-карамельки округляются и поблескивают, с ресниц срываются капли, падая на лишенные румянца щеки и стекая к обескровленным губам. Моя девочка на грани обморока. – Ты как?

Подлетаю к жене, забыв о болезни и усталости. За Ксюшу и нашего малыша готов загрызть каждого, даже родную мать. В голове крутится одна цель: защитить!

Грубые, жестокие, но вполне справедливые слова вылетают из горла:

- Убирайся из нашего дома.

* * *

Мама даже не реагирует, зато хмурится моя хронически недоверчивая жена. Удивительно, как раздуто чувство собственной непогрешимости и безнаказанности у первой и насколько сомневается во мне вторая.

Обреченно вздохнув, притягиваю к себе растерянную Ксюшу, плотнее запахиваю на ней кофту, медленно сканирую мрачным взглядом продрогшую фигурку. Противная осенняя морось срывается с неба и барабанит по голове, и я судорожно треплю свои влажные волосы. Недовольно цыкнув, бережно смахиваю мелкие капли с Ксюшиной макушки, пальцами убираю со щек то ли дождинки, то ли слезы.

- Малыш, в дом зайди. Чего ты выскочила неодетая на улицу? – отчитываю супругу, как маленькую. Наклоняюсь, чмокаю ее в холодный, покрасневший носик, а затем тихо шепчу на ухо: - Решила Сашеньку заморозить? – улыбнувшись, опускаю ладонь на ее животик, но тут же возвращаю себе серьезный вид.

Срываю с себя куртку и накидываю жене на плечи. Сжав губы, молча застегиваю. Она не мешает. Впивается в меня внимательным, немного шокированным, но при этом влюбленным взглядом - и не двигается. Покорно ждет, пока я растираю хрупкие плечи и согреваю ее.

- Нет, я… - виновато кусает губы и лепечет в свое оправдание: – Я Нину Евгеньевну провожала.

Вмиг ожесточаюсь, вспомнив о присутствии матери. Моя наивная Ксюша не подозревает, какую змею впустила в дом. Впрочем, разве она могла иначе? Столько лет терпит издевки свекрови и нелестные отзывы о себе. При этом ни слова плохого о ней не говорит. Не жалуется мне, чтобы не расстраивать и не провоцировать ссору. Забывает о гордости, лишь бы сохранить семью. А я слепой и глухой идиот!

Ради меня Ксюша постоянно старается угодить свекрови, в то время как она ищет способы избавиться от неугодной невестки. И ей почти удалось это сделать. Ведь только на днях мы были в шаге от развода...

Вспыхнув, исподлобья смотрю на ту, кто смеет называть себя моей матерью.

- Сынок, как ты себя чувствуешь? – щебечет она как ни в чем не бывало, тем самым лишь сильнее раздразнив во мне зверя. – Мне как Ксюшенька сказала, что ты в больнице, я сразу приехала, - фраза отлетает от зубов, как заученная.

Не верю. В одно мгновение родной человек стал чужим. Больше ни одному слову не верю.

- Я же просил тебя, малыш, не брать трубку. Теперь плачешь, - укоризненно бросаю Ксюше, и она смущенно отводит взгляд. – Ладно, милая, иди, - чмокнув ее в щеку, подталкиваю к дверям, а сам достаю телефон. – А я пока Нине Евгеньевне такси вызову, - намеренно не зову ее мамой. – Домой. Сначала в квартиру за вещами и Гулей, а потом – к черту в поселок. Как я и обещал…

Через специальное приложение заказываю машину и прокладываю маршрут.

- Но… - предательница хлопает губами, как выброшенная из аквариума рыбка. Безобидая на вид гуппи оказалась пираньей. - Я не собиралась… - испуганно округляет глаза и, своевременно сориентировавшись, показательно хватается за сердце. - Я же еще в больнице числюсь.

- Выпишешься, - грубо чеканю, оформив заказ такси. – Болезнь ведь не мешает тебе по клиникам ЭКО разъезжать? – прищуриваюсь, наблюдая за ее реакцией.

Меняется в лице. То бледнеет, то краснеет.

- Да! А что? – приосанивается и неожиданно выпаливает: - Так я ради вас старалась. Оксана, подтверди! – окликает ее командным тоном.

- Будь вежливее с моей женой, - рычу на нее.

- Матвей, успокойся, пожалуйста, - нежно шепчет Ксюша, а мне хочется взвыть от ее доброты и простодушия. – Нина Евгеньевна действительно посоветовала нам сделать ЭКО. Мы как раз об этом говорили. Она же не знает... - осекается, обняв живот.

- Вот как, - срываюсь в нервный, недобрый смех. – Какая заботливая, - тяну издевательски. – А зачем про донорство и суррогатное материнство уточняла?

- М-м, Нинель растрепала? – цедит напряженно. – Ради тебя, Матвей! На случай, если твоя Оксана совсем пустая и ни на что не способна…

- Хватит! – рявкаю, сжимая руки в кулаки. – Без тебя справились, - выгибаю бровь.

Пока мать анализирует мои слова и лихорадочно поглядывает на Ксюшу, я как можно ласковее говорю жене:

- Прошу тебя, зайди внутрь и дверь прикрой за собой.

Пусть обижается, но так будет лучше. Не хочу, чтобы она слышала весь наш разговор. Он обещает быть тяжелым.

- Как скажешь, - сипло произносит в ответ, шумно сопит и с силой захлопывает несчастное деревянное полотно.

Морщусь от грохота. Ухмыляюсь. Валькирия не в духе, но ей я все объясню чуть позже.

- Повторяю еще раз: убирайся из нашего дома, - безжалостно говорю матери. – Ищи работу или учись жить на пенсию. Я больше ни копейки тебе не переведу. На этом наши родственные отношения заканчиваются.

- Как же так, сынок, - по-настоящему пугается. – Я же во благо. Я все для тебя делала. Вот не зря я чувствовала, что Оксана заберет у меня сына! Как твой отец умер, так сразу ты начал от меня отдаляться. Все из-за нее! Гуля никогда бы меня от семьи не отлучила, - выудив платок из кармана, натирает сухие щеки. – Я же твоя мать,