В твоих глазах - Амабиле Джусти

сделать так, чтобы кто-то другой оценивал студентов. Оценивал Франческу как студентку. Байрон не был уверен, что сможет быть беспристрастным. На занятиях уже было достаточно сложно разговаривать не только с ней, читать и комментировать стихи, рассказывать о жизни поэтов и символизме их слов, не глядя ей в глаза.

— Прошу тебя, доверься мне, — настаивал он, крепче прижимая её к себе. — Расскажи мне о нём, о себе. Он был важен для тебя. Я хочу знать.

Несколько мгновений Франческа молчала.

— Маркус спас мне жизнь, — наконец сказала она.

— В каком смысле?

— Во всех смыслах. Я… я была проблемным ребёнком, склонным… влипать в неприятности.

Байрон улыбнулся в темноте, улыбка была полна меланхолии. Он представлял Франческу именно такой: порывистой, непокорной, на краю пропасти.

— И он спас тебя, научив уважать правила?

Франческа рассмеялась, импульсивным, искренним смехом.

— Маркус? Уважать правила? О нет, он был похож на меня! Мы были двумя… двумя безумцами. Но он спас меня, дав почувствовать, что я не так одинока. У меня никого не было, он был моей единственной семьёй в течение многих лет. А потом всё закончилось. Больше нечего сказать.

— Почему всё закончилось?

— Я тебе уже говорила. Его чувства изменились. Он влюбился в другую. По-настоящему влюбился, я имею в виду. Я была просто… боевым товарищем. Подстраховкой. То, что в определённый момент жизни тебе необходимо. Потом ты учишься делать тройной кувырок один, вернее, вместе с другим гимнастом на трапеции, которому ты слепо доверяешь, и сетка тебе больше не нужна.

«Ты всё ещё любишь его?

Скучаешь по нему?»

Это сомнение заставило его вздрогнуть. И Байрон решил, что больше не будет спрашивать её об этом. Пока не поймёт, что она чувствует к нему, он не намерен больше знать, как сильно она любила и, возможно, всё ещё любит другого.

— Что ты хочешь делать, когда вырастешь? — вместо этого спросил он. — После выпускного, я имею в виду.

На этот раз Франческа не сомневалась.

— Я бы хотела написать историю, которая у меня в голове. Но у меня пока не хватает смелости.

— Это было бы здорово. У тебя есть материал. У тебя есть сердце. Могу я быть твоим бета-ридером?

— Не знаю. Боюсь, тебе не понравится моя история. В ней много насилия, крови и мести. Она похожа на меня.

— Ты гораздо больше, чем это, но я уверен, что мне понравится.

— Кто знает.

— Я докажу.

Франческа снова рассмеялась.

— Как думаешь, ты ещё будешь рядом, когда я закончу писать свою историю? Это займёт некоторое время, и к тому моменту ты тоже найдёшь себе другого гимнаста на трапеции.

— Этого никогда не случится.

Франческа вывернулась из его объятий. Байрон не мог видеть её отчётливо, но был уверен, — она смотрит на него с огнём в глазах.

— Не делай этого, — пригрозила ему. — Я знаю, что ты собираешься сказать. Обещания, основанные на вечности. Но вечности не существует. Я уже слышала эту сказку, в неё верят только дети. А я давно выросла. Пожалуйста, давай поговорим о чём-нибудь другом.

Потакать ей было так утомительно и больно. Желание сказать, — я тебя люблю, — было едва ли не более властным, чем желание заняться любовью. А желание заниматься любовью всегда было насущным. Если бы Франческа знала, сколько планов он строил, как представлял себе их следующие шесть месяцев, и год, и последующие годы… Байрон хотел продать этот дом, купить побольше, настоящий дом с «грёбаными» дверями. Он хотел, чтобы у неё был сад, полный растений, может быть, оранжерея. А теперь, в плане, придуманном его живым воображением, Байрон видел ещё и комнату, где она могла писать. Он хотел путешествовать, возить её повсюду, спать в спальном мешке в Гранд-Каньоне или в пентхаусе самого высокого небоскрёба в Куала-Лумпуре. Побывать в Европе. Родить детей. И любить её до конца своей земной жизни.

«Обладай Франческа способностью читать мои мысли, она бы сочла меня сумасшедшим.

А может, я и есть сумасшедший.

Я безумно влюблён и не вижу ничего, кроме своей жизни, полной её».

Но в данный момент лучше действовать осторожно. Поэтому, стараясь не задавать ей миллион вопросов и не вытягивать из неё миллион обещаний, Байрон просто спросил:

— Не слишком ли далеко зайду, если приглашу тебя провести со мной День благодарения?

Напряжение в мышцах Франциски ослабло.

— Нет, еженедельные планы допустимы.

— Отлично, тогда как насчёт того, чтобы вместе поехать на Кейп-Код? У меня там дом, он принадлежал моей матери, и я не ездил туда уже… очень давно. Мы могли бы уехать в среду и вернуться в воскресенье. Четыре дня только для нас. Занятий не будет, а в клубе справятся и без меня.

— Я… никогда там не была. Говорят, место чудесное… — Её голос был таким взволнованным, почти по-детски счастливым, что Байрон почувствовал острую нежность.

«Ты, как никто другой, возбуждаешь меня и делаешь нежным. Какое прекрасное сочетание чувств. Ты — моё личное заклинание».

— Весь полуостров очень живописен. Дом расположен в Провинстауне, на пляже. Тебе понравится.

— А нет риска, что нас кто-нибудь… кто-нибудь увидит?

— Там гуляют в основном туристы. Большинство моих знакомых предпочитают Мартас-Винъярд, курорт для богатых придурков, но мы будем держаться подальше от острова.

— Конечно, скажут, что я беспринципная шлюшка. Ты вежлив, как джентльмен девятнадцатого века, красив как бог викингов, трахаешься как бог викингов, у тебя самый сексуальный голос в мире, ты готовишь как шеф-повар, любишь поэзию, и у тебя даже нет недостатка в деньгах. Если бы сказала, что при первой встрече с тобой ты выглядел как неудачник, обкуренный и даже как студент-грязнуля, но несмотря на это… ты сразу же произвёл на меня впечатление, никто бы не поверил.

— Ты серьёзно?

— Что из перечисленного вызывает у тебя сомнения? То, что ты красавчик, ты знаешь, не стоит лицемерить: эхма, а этот красавчик в зеркале — это я? Эти глаза, этот нос, эта попка — они принадлежат моему величеству? — Франческа сидела обнажённой на кровати и сделав свой голос серьёзным, стала смешно подражать. — Если это может тебя убедить, то большинство студенток так думают.

Байрон не удержался и расхохотался.

— Почти все? Значит, кто-то не согласен?

— Лично я слышала, как одна цыпочка сказала, что ты немытый блондин с бородой пещерного человека. Но по-моему, она была ревнивой шлюхой. Ты не немытый, твои волосы цвета бронзы и меди, твоя борода не такая уж длинная, хотя вынуждена признать, не смотря, что тебя воспитывали лучшие учителя, ты немного пещерный человек.

— И разве это плохо?

— Я бы так не сказала.