Нестандартный ход - De Ojos Verdes

и критической изощренностью и вслед

за тем впадали в страшное молчание…».

Х. Кортасар «Игра в классики»

Впервые с момента проживания в этом доме Элиза проснулась без будильника и раньше Ромы. Который всё так же прижимал её к себе, держа ладонь на девичьем животе.

Лежала с открытыми глазами, глядя на панораму только-только расстающегося с ночью города и думала о том, что Разумовский забыл зашторить окна. Мысль заставила улыбнуться. Непривычные ощущения плескались внутри, и было сложно поймать какое-то одно из них, чтобы сосредоточиться и проанализировать. Не получалось рефлексировать, да и не хотелось. Большая девочка, понимала, что делала. Чего кручиниться, если было безумно хорошо?

Буквально не дыша, она приподняла мужское запястье и завела его себе за спину, чтобы расположить на бедре хозяина. А сама медленно выскользнула, скатываясь с кровати. К счастью, он не проснулся.

Быстрый душ смыл тяжесть, одолевшую голову еще вечером. Девушка жутко не любила прически, после которых ныли натянутые корни волос, поэтому легкими массажными движениями сейчас пыталась исправить ситуацию. А потом Элиза отправилась в кухню и маленькими глотками выпила стакан воды, задумчиво постукивая ногтями по столешнице. Съела дольку лимона. Постояла еще немного. И решительно вошла в гостиную, поочередно выдвигая ящики комода и доставая оттуда свои вещи. Вспомнила, что белье так и осталось в спальне Ромы, и пришлось возвращаться за ним. На платье плевать, оно ей не принадлежало.

Рассвет, пусть и слабо, но уже заявлял свои права. Комната сплошь была рассечена лучами утреннего солнца, и этот эффект сыграл с девушкой злую шутку.

Она замерла прямо у изголовья, любуясь успевшим перекатиться на спину мужчиной. С большим интересом и скрупулезностью. Никогда еще Элиза не видела его таким расслабленным. Больным и взъерошенным — да. Но именно расслабленным — нет. А искрящийся мелкими яркими частицами воздух вокруг него придавал Роману Аристарховичу особый антураж. Создавал впечатление нереальности и возвышенности. Просто картина маслом.

И дополнял эту картину один занимательный элемент.

Гордо вздыбленный и прикрытый тонким одеялом.

И еще ночью вызвавший у неё дискомфорт своей…кондицией, упирающейся ей в ягодицы.

Девушка сжала белоснежную ткань и потянула её вниз, заставляя стекать пластичной волной по мускулистым мужским ногам. Присела на край постели и уставилась на бесстыдную боевую стойку. Удивительно, никогда раньше не задумывалась о правдивости информации про утренний «стояк». Вполне возможно, что в этом есть доля и её вины. Косвенной. Никто не просил Разумовского прижимать Элизу к себе так плотно…

Она подняла взгляд и придалась созерцанию Ромы. Сложно быть объективной после проведенной с ним ночи. Понятное дело, что ей он симпатичен, раз вдруг проявилось спокойно себе дремавшее до этого либидо.

Можно ли назвать его красивым? Скорее всего. Если красота — это мужественность, сила и скрытая власть, побуждающая не к жестокости, а созиданию. Роман Аристархович был бы прекрасным предводителем с блестящими задатками лидера, который ведет за собой, находясь впереди и самолично разведывая обстановку. Да он и сейчас именно такой и есть. Только в своей области, а не на поле сражения. Это тот редкий случай, когда, говоря «власть», впору смело ставить знак равенства с ответственностью. Мужчина, который не просто влияет на картину мира вверенных ему судеб, а создает её, насыщая правильными красками. Не зря подчиненные отзывались о нем с восхищением. И мизер — с долей черной зависти.

Атлант, держащий на своих плечах нереальную ношу и при этом всём отказывающийся от сторонней помощи.

Кто ж тебя слепил такого? Отец? Бабушка? Вряд ли…это была мама. Иначе и Руслан вырос бы таким. А, может, это просто порода такая? Ведь и Аристарх Станиславович занимал управляющую должность на своей госслужбе, и его определенно точно уважали. И в случае с Ромой взыграли именно гены Разумовских, а с младшим братом — Лихно, линии матери.

И сколько в тебе таится демонов, Роман Аристархович?

Демоны таятся в каждом человеке. Аналогия с чудовищами, которые, как нам кажется, прячутся под кроватью и ждут удобного момента сцапать и утащить в свой ад. Это всё с детства — и демоны, и чудовища. И функционируют они тоже одинаково — являются и пожирают тебя. Кому-то во взрослой жизни удается контролировать их блестяще, как Разумовскому-старшему, кому-то — с переменным успехом, как Элизе, а кому-то — даже этого не удается, и они источают боль, срываясь на окружении. И исключение — счастливчики, сумевшие изгнать эту нечисть колоссальной работой над собой или же исцелением через правильных людей рядом.

Глаза скользят по резким чертам. Лицо — сплошные углы и линии, выдающие характер. Сейчас на щеках выступила щетина, такая же темная, как и волосы, копной челки падающие на лоб. У него и стрижка настолько идеальная, что даже во сне во взъерошенном состоянии ложится безупречно. А в кончиках пальцев зудит от вспыхнувшего желания притронуться к колючим коротким прядкам, как минувшей ночью в порыве бессознательности.

Путешествие продолжается. Следующая остановка — шея. След её зубов с правой стороны. Упс, какая досада. Вызывающая в ней довольную ухмылку. Вот бы посмотреть на его реакцию, когда Рома увидит это безобразие в зеркало.

Дальше — широкие плечи, грудная клетка. Пышут мощью, мерно поднимаясь и опускаясь. И её вновь мучает этот вопрос: почему у него нет растительности в этой части? Раньше Элиза слышала, что наличие волос на мужской груди — отражение уровня его тестостерона и качества серого вещества в черепной коробке. Но Разумовский своим существованием опроверг теорию. Ума ему не занимать, а с тестостероном и прочими связанными с ним делами у этого мужчины полный порядок!

Девушке, странно, но чертовски нравился такой расклад. Его было приятно трогать, ощущая гладь, под которой своей активной жизнью жили стальные мышцы. Это действительно необычно, когда привык к обратному — щедро одаренным «шерстью» экземплярам в лице многочисленных родственников, знакомых и друзей брата, за которыми она имела возможность наблюдать во время тренировок. Но у Ромы этой «щедростью» были приправлены предплечья, ноги и пах с ведущей к нему, будто указателем, черной дорожкой. И то — не особо густо. В самый раз. Выверено. На её вкус — идеально, как выяснилось.

Элиза вернулась к тому, с чего начала свое созерцание. И попыталась собрать в кучу эпитеты, которые могла бы применить при описании мужского достоинства. Но в этой области у неё настолько скудные познания, что ничего не отыскалось. Единственное точное определение — ей нравилось то, что она видела. Не отталкивало, не вызывало