Ненужная мама. Сердце на двоих - Вероника Лесневская

если узнает об этом инциденте. Понятия не имею, как буду оправдываться.

Сцепились, как петухи. В центральной больнице города. На рабочем месте.

- Угомонись, Демин, - монотонно тяну, как на сеансе гипноза. – Я пришел поговорить, - добавляю тише, надеясь повлиять на безумца.

Выплюнув что-то на немецком, судя по тону, очередное ругательство, он ослабляет хватку и отпускает меня. Я тоже убираю от него руки, потираю ноющее запястье.

Без слов Герман выставляет ладони перед собой в знак перемирия. Дублирую его жест, сохраняя зрительный контакт. Мне со смертельно больным агрессивным пациентом не так тяжело было, как с этим неадекватом. Какая муха его укусила? Точнее, отшила и ударила. В белом халате, с нежно-розовой помадой, следы которой остались на его коже, и на каблуках, что унесли ее прочь.

Тяжело вздыхаю, когда он наконец-то обходит стол и занимает свое кресло, откинувшись на спинку. Сажусь на стул напротив, не отрывая от него напряженного взгляда.

Черт, два идиота!

- Какого хрена тебе в кардиологии не сидится? Или одна из моих пациенток от тебя рожает? Не удивлюсь, если так, – немного успокоившись, отпускает колкую шутку в мою сторону. Однако я не злюсь, потому что знаю, что это не так. У меня не было никого, кроме Вики, да и не надо. Она особенная. И моя!

Вспомнив о них с Германом, напрягаюсь.

- Странные дела, - многозначительно проговариваю, постукивая пальцами по столу. Заодно разминаю кисть. – Ухлестываешь за Викой, а сам зажимаешь в кабинете своих подчиненных. Нигде не жмет? Может, отвали тогда от Богдановой? – выплевываю прямо, не сдержавшись.

- Если ты что-то придумал себе от ревности, Одинцов, то это не мои проблемы, согласись? – криво усмехается. – У меня нет и не было ничего с Викки. Я не сплю с пациентками, это принцип. Тебе бы тоже не помешало придерживаться хоть каких-то моральных норм, чтобы потом детей по свету не собирать, - подначивает меня, пытаясь надавить на больное.

Ни капли не цепляет, потому что в этот момент я сосредоточен на его словах.

Нет и не было ничего…

Ощущаю себя полным идиотом, но в то же время… как будто груз падает с плеч. Я не имею права требовать от Вики любви и верности. Она ничего мне не должна, и я сам в этом виноват. Между нами одна ночь и мое направление на аборт. Ничего хорошего она от меня не видела. Только отдавала свое тепло.

Все понимаю, однако в глубине души эгоистично радуюсь, что она осталась моей.

Почему? Нет ответа.

Я недостоин ее. Никогда не был. Но сейчас готов стараться…

- Не тебе меня поучать, Демин, - отмерев, продолжаю нашу напряженную беседу. - С пациентками не спишь, говоришь? А с замужними акушерками, значит, можно? – киваю на дверь, за которой скрылась рыжеволосая девушка. Поняв мой намек, Герман мрачнеет и проводит большим пальцем по царапине на щеке. - Высокие отношения.

- Пошел ты на… - прочищает горло, нервно дернувшись вперед и облокотившись о стол. Кресло под ним жалобно поскрипывает. - Не вмешивайся не в свое дело. Это личное. Я ради нее здесь, и еще кое-кого… - резко осекается, не желая больше со мной откровенничать. Скрывает нечто важное.

Отмахивается, как от надоедливого комара, и подпирает подбородок кулаком.

- А я ради Вики отделение возглавил, - протяжно вздыхаю.

Переглянувшись с хмурым Деминым, горько усмехаюсь. Мы в чем-то даже похожи, хоть не признаем это. Застряли в обычной больнице, чтобы решать личные проблемы. Врачи года! У меня частная клиника, у него высокая должность в Германии. Но мы здесь, с выбранными женщинами. Рядом, но не вместе.

- Очнулся… Не поздно ли? – жестко припечатывает меня сложным вопросом.

- Надеюсь, что нет… Я не знал, - роняю голову, неистово массирую пальцами переносицу, прикрыв глаза, перед которыми мелькают звездочки. - Она мне справку об аборте прислала. Впервые своих детей я увидел там, у лифта. До этого момента был уверен, что… их больше нет, - голос срывается, и я мысленно ругаю себя за проявленную слабость.

- Ты же сам этого хотел, Одинцов. Разве не так? – безжалостно бьет словами.

- Ради ее блага, - выдаю честно, но звучит как жалкая попытка оправдаться.

Секундная пауза, после которой Демин уточняет негромко и хмуро:

- Ты знал о ее диагнозе?

- У моей покойной жены был такой же, - выпаливаю на одном выдохе. Спустя годы уже не так больно, будто рана зарубцевалась. А вот та, что рядом, оставленная Викой, до сих пор кровоточит. Значит, живой. И все еще чувствую.

- Соболезную, Гордей, я слышал о твоей потере, но без подробностей.

- У нее остановилось сердце в родах.

- Как и у Викки.

Короткая фраза как удар под дых. Сердце совершает кульбит – и замирает в груди. Повисает гробовая тишина, во время которой мы с Германом просто смотрим друг на друга, будто обмениваемся мыслями.

Минута молчания. Давит. Гнетет.

Медленно истекает…

Хватит! Я нужен живым…

- Спасибо всей вашей бригаде за то, что спасли Вику, - выжимаю из себя искренне и, наклонившись над столом, протягиваю Демину ладонь. – Я бы не справился…

- За такое не благодарят, - отчитывает меня, но руку пожимает. – Мы делали свою работу. Видимо, ей было суждено остаться. Или она сама упрямо не хотела уходить… от тебя.

Заторможено пожимаю плечами, погружаясь в свои мысли, от которых череп разрывается изнутри. Киваю, как в замедленной съемке. Молча поднимаюсь и ухожу, не прощаясь.

Демин поймет. Он тоже влюблен…

Думаю о драгоценном времени, которое мы с Викой упустили, и не хочу больше терять ни секунды. Поэтому вскоре я уже стою под дверью ее кабинета в детском отделении. Прошу прощения у мамочек в очереди, выпускаю маленькую пациентку после приема – и уверенно переступаю порог.

- Привет, - тихо здороваюсь, с улыбкой рассматривая серьезную Богданову, склонившуюся над медицинской картой.

Утром я запомнил ее другой…

Образ изнеженной, умиротворенной Вики, спящей на моей груди, всплывает перед глазами. Без макияжа, с растрепанными волосами, щекочущими мне кожу, и милым сопящим дыханием, обжигающим шею... Во сне она такая настоящая, открытая, уязвимая. Сложно было уезжать от нее и детей, но телефон призывно вибрировал, напоминая о том, что надо срочно появиться в клинике. Поэтому я забрал Алиску и выскользнул из спальни, стараясь не будить ма-Вику. Лишь невесомо поцеловал в щеку на прощание.

- Гордей? –