Довод для измены - Ария Тес

втеревшись в каждую мою частичку.

Любимый…

Я испытываю к нему такие огромные чувства, что порой мне кажется, что они действительно разорвут меня на части. От того не могу с ним расстаться. Я физически на это неспособна! Дело не в трусости, наверно, и даже не в привязке, то есть не в сексе — дело во мне. И в нем. В том, как мое сердечко стучит, когда он рядом, и как душа сильно тянется…

А он молчит. О чем ты думаешь, Влад? Я так порой хочу это понять, но от меня вечно все ускользает…как и тот момент, когда он вдруг наклоняется, чтобы поймать мой взгляд, и когда это происходит — все. Это конец. Не «нам», а моим «правильным» решения.

Влад подается на меня и целует страстно, жарко, бескомпромиссно. Подхватывает на руки. Я не замечаю, как оказываюсь без одежды. Как оказываюсь под ним. Как он оказывается во мне.

Это дурость, да? Мой женский идиотизм? Пожалуйста, скажите кто-нибудь…что это? Я идиотка? Или это такие чувства?…

***

Не было никакого разговора.

Наверно, от пережитого стресса и после страстного секса, моя батарейка, наконец-то, села.

Спасибо с поклоном, главное вовремя.

Я открываю глаза уже утром, когда его рядом нет. Влад ушел в душ, на часах девять и сегодня тридцатое декабря.

Сегодня он улетает.

Я об этом, конечно же, знаю. Не новость, так сказать, но еще один пункт из «это оказалось охереть, как сложно».

Семейная, традиционная поездка в горы Франции. Слышите, как звучит? Для вас тоже от этих пары слов повеяло дерьмом? Нет? Вам нравится? Тогда вы не любовницы, и вам повезло, потому что я чувствую привкус горячи и дурно пахнущих экскрементов.

А еще мне больно.

Тело тут же немеет, от души простреливает электричеством, которое нещадно бьет по нервным окончаниям.

Хочется плакать.

Я позволяю себе уронить пару слезинок на белые простыни под дивный аккомпанемент бурлящей воды, которая смывает мой запах с его тела.

Господи…как же я себя ненавижу…

И это правда. Я себя просто ненавижу! За то, что согласилась. За то, что поддалась. И за то, что влюбилась. За последнее ненавижу так сильно, что мечтаю таки разорваться на мелкие кусочки, но вода выключается, и накрывает паника.

О чем говорить? Что-то выяснять? А получится? Да и надо ли? Если так подумать. Мне ему нечего предъявить, нечего сказать. По сути, он мне не врал. Это я дура, что теперь страшно и зябко, и видеть, как он уходит больно.

Поэтому я не поворачиваюсь.

Меланхолично рисую круги на простыне, пока Влад одевается, а потом чувствую его взгляд на своем затылке.

Просто уходи. Давай, это будет в последний раз, ладно? Уходи, а за тобой уйду и я, а все, что было — пусть «было». Я не хочу ничего выяснять. У меня не осталось на это никаких сил.

Кровать прогибается под весом его тела, и я прикрываю глаза. Вопреки моим мольбам, Влад отвечает тайным желаниям и прижимается губами к виску. Запах парфюма оплетает меня нежными объятиями.

— Маленькая, я знаю, что…все совсем не так, как ты бы хотела, — шепчет глухо, — Прости меня. Мне очень жаль.

Это прощание?…

Горло сдавливает так сильно, что, кажется, я не могу вообще ни грамма кислорода забрать. Черт, я задыхаюсь! В прямом смысле задыхаюсь, цепляясь за собственные ладони ногтями.

Твою мать…это и есть смерть? Вот так, да? От сердечных ран умирают?

— Я вернусь шестого января, не уходи. Дождись меня, пожалуйста. Нам нужно поговорить…

Влад резко встает, берет ключи, телефон, а потом я слышу его шаги. Сжимаюсь сильнее, еще сильнее стараюсь не издавать никаких звуков, хотя из меня и рвется стон отчаянной боли.

Пожалуйста…не уходи…не улетай, любимый…я тебя умоляю…

Будто слышит меня, останавливается и снова шпарит взглядом.

— Жень, я серьезно, — говорит тихо, — Шестого января я сразу к тебе. Не уезжай никуда. Нам нужно о многом поговорить. Я…

Надежда замирает в груди, реагируя на его заминку, будто ожидая чего-то большего, но получает сухое:

— Не отключай телефон. И отвечай мне. Пожалуйста…

И разбивается вдребезги.

Она ведь хотела услышать другие слова. Я хотела. Но какие? О любви? Это ведь так глупо…

Шестого января он будет в России. После того, как встретит Новый год с настоящей семье. А что я? Вечно на вторых ролях, вечно в секрете и темноте…

Стон боли выходит первым вместе с последним издыханием этой самой надежды.

Закрываю глаза ладошками. Из меня реками льются горькие рыдания, которые сложно нажать на паузу еще часа два к ряду, а потом мне приходит сообщение…

Довод

Я в самолете

А я тебя ненавижу.

Довод

Когда я просыпаюсь, Женя еще спит. Она свернулась на самом краешке кровати, закуталась в одеяло и ближе ко мне не подходит. Правильно. Ты правильно делаешь, малыш. Сука, как же ты правильно делаешь…

А меня рубит на части.

Почему тогда, раз это, мать твою, правильно?!

Я привык, что она засыпает на моем плече, или я ее обнимаю сзади. Привык! И я не хочу отвыкать обратно. Эта осень стала самой моей любимой, даже если считать ту, когда мы всей семьей летали в США. Три крутейших месяца, как в голливудских фильмах, пока отец налаживал свои каналы.

Я тогда и в Диснейленде был…

А все равно с ней лучше.

Мягкая, нежная, веселая. Я часто с ней смеюсь, я часто с ней смягчаюсь. Моя маска при Жене больше как будто и не нужна, а может, я о ней вовсе забываю? Вот так просто. Оставляю за порогом этой квартиры или загородного дома. Нашего дома.

Нашего.

Твою мать…

Тру глаза основаниями ладоней, отец напротив в дорогом сидении частного бизнес-джета выгибает брови.

— Устал?

Не отвечаю. Слова не идут. Я прижимаюсь затылком к подголовнику и тупо киваю, как идиот.

А телефон молчит.

Ее сумки раздражающе стоят у стены.

Она хочет уйти.

Эти три слова прочно повисли в воздухе, и их никак нельзя удалить из чата. Нельзя!

У меня перед глазами так и стоит мой маленький, нежный, беззащитный комочек, которому очень и очень больно.

Я знаю, что больно. Малыш, я знаю.

Встреча с Евой — херовый допинг для радости. Женя слишком переживает. Ее мучают угрызения совести. Ей стыдно. И я все это понимаю, но что мне то делать? Что?!

Я должен улететь с семьей. По традиции, мы улетаем на горнолыжку во