Неудачник - Эль Кеннеди

— Если ты хочешь, чтобы я тебе поверила, то пришло время рассказать мне что-то реальное. Ты открыл меня и смог погулять в моей голове. Теперь твоя очередь.

Он прикусил губу на мгновение.

— Хорошо. Итак, да… Я также люблю бегать.

Я моргаю.

— А?

— Я люблю бегать, — повторяет он смущенно. — Ты знаешь, чем ты так увлечена? Бег? Я вообще-то тоже этим увлекаюсь.

Моя челюсть отпадает.

— Это что, шутка? У нас все это время было что-то общее, но тебе пришлось пойти и притвориться, что тебе нравится Sleater-Kinney? Что с тобой не так?

Тон ЭрДжея становится горестным.

— Разве мы только что не выяснили, что со мной много чего не так?

Я раздраженно хмыкаю.

— Ты смешон. Ты спрашивал меня о беге кучу раз и ни разу не упомянул, что тебе это нравится. Спринт или дистанция?

— Дистанция. Начал еще в детстве, — хрипло говорит он. — Мама приводила домой парней, а я уходил оттуда и бегал по району, чтобы убить время.

Еще до того, как он закончил говорить, я поняла, почему он не рассказал мне о своем увлечении бегом. Потому что это означало бы поделиться тем, откуда это пошло, а то, что я узнала об ЭрДжее, говорит о том, что он скорее пройдет босиком по горячим углям, чем покажет свою уязвимость. Мы очень похожи, он и я.

— В конце концов, мне это стало нравиться, — добавляет он, неловко пожимая плечами. — Помогает мне проветрить голову.

— Это одна из причин, по которой мне это нравится, — признаю я. — То, что помогает проветрить голову, — раздражение снова охватывает меня. — Видишь, как это было легко, ЭрДжей? Быть, блядь, настоящими друг с другом?

Он выглядит так, будто подавляет очередной смех.

— Да. Думаю, это не ужасно.

— Хорошо. Что еще? — я настаиваю. — Дай мне что-нибудь еще. Что-то более глубокое, чем совместный спорт.

ЭрДжей вздыхает, откидываясь на спинку перевернутой лодки и глядя в небо. Эта ночь особенно ясная, звезды, как картечь, пронзают бескрайнюю черноту.

— Что-то более глубокое, — повторяет он, его голос стал еще более хриплым. Хриплый. Это явно вызов для него. — Хорошо. Мой отец показывал фокусы. Эту банальную хрень с ловкостью рук, которая закручивает голову ребенка в узел. Но у меня есть только пара воспоминаний о нем, потому что он ушел от нас, когда я был маленьким. Он пришел, вероятно, в поисках денег, а вместо них нашел меня. Решил, что будет делать приятно и развлекать ребенка, пытаясь убедить мою маму дать ему несколько баксов. Так что оба воспоминания, которые у меня есть о нем, он вытягивает четвертаки из моих ушей.

Его тон становится мягким и отстраненным, едва нарушая тишину и луну, отражающуюся в озере. ЭрДжей закидывает руки за голову. Я ложусь рядом с ним, борясь с желанием взять его за руку.

— Он был мошенником. Проложил себе путь через всю страну, выбивая у вдов чеки социального обеспечения или продавая какому-нибудь засранцу, который не мог себе этого позволить, бизнес-план, которого у него не было, — он смотрит на меня, лицо все еще представляет собой лужу размытых, болезненных красок. — Я слежу за ним. Каждые несколько месяцев я просматриваю полицейские сводки и документы о задержании. Я проверял в прошлом месяце — он снова в тюрьме по третьему обвинению в крупной краже. Возможно, пока он жив, он никогда не будет свободным человеком.

Кажется, что я должна что-то сказать. Я хочу. Как будто часть его самого тянется к нему, жаждет, чтобы кто-то взял его за руку в темноте и сказал, что все в порядке, но что я знаю о том, через что он прошел? Конечно, я тоже потеряла родителя. И это рана, которая никогда не заживет. Только вот каждое из моих кратких, неполных воспоминаний о маме — замечательное. Она любила нас. Жила ради нас. Я выросла в функциональном, счастливом доме, где моим самым большим недовольством было то, что я не могу съесть мороженое на завтрак или допоздна смотреть телевизор.

— Мама всегда говорила мне, в основном, когда сердилась на него, что моя находчивость досталась мне от нее, а озорная жилка — от папы. Думаю, это дошло до меня, когда я это услышал. Может быть, из-за этого мне было легче лгать и хитрить, понимаешь? Это было у меня в крови, так что я мог с этим поделать? Но в то же время, я был в ужасе. Быть таким же неудачником, как он. Зайти слишком далеко и попасть в тюрьму.

ЭрДжей поворачивается ко мне лицом. Свидетельство того, насколько эти воспоминания ранят его, проявилось в его тяжелых чертах лица, в изгибе губ. Я почти жалею, что привела нас сюда, и в то же время довольна, что наконец-то начинаю понимать его. Не только его фасад, который он предоставляет, но и то, что он скрывает. Сотня кусочков его головоломки встает на свои места вокруг этих формирующих моментов его жизни, отношений и страхов, которые его воспитали.

— Я не всегда себе нравлюсь, — признается он с грубостью. — На самом деле, иногда я не могу себя выносить, и это похоже на то, что я так стараюсь, чтобы никто не увидел, как я похож на него.

Мое сердце сжимается от его слов.

— Ты слишком строг к себе для парня из средней школы. Это не похоже на то, что ты кого-то убил.

— Я ценю это, но это вряд ли тебя утешит. Ты права, что ненавидишь меня. То, что я сделал, было непростительно.

— Так и есть. И ты еще не сорвался с крючка из-за этого. Я все еще зла.

То, что сделал ЭрДжей, настолько выходит за рамки обычного школьного дерьма, что я не уверена, что полностью разобралась в своих чувствах по этому поводу. Но я понимаю, что в его мыслях не было злого умысла. Просто у него голова набекрень.

ЭрДжей садится. На мгновение он всматривается в окутанную лесом темноту и переводит дыхание. Затем он встречается с моими глазами с настоящей искренностью, которую я до сих пор не видела.

— Ты мне очень нравишься, Слоан.