Бывшие. Жена для чемпиона - Анна Олеговна Ковалева

Я замерла, глядя в прекрасные зеленые глаза, смотрящие на меня в упор. Боже, ну почему я не встретила Некрасова раньше и не влюбилась в него без памяти, а?

Невольно сравниваю двух мужчин и понимаю, что Харламов проигрывает по всем фронтам.

Арс — самовлюбленный эгоист. Наглец, бабник, мерзавец, сволочь, гад последний.

Ревнивый безмозглый осел. Редкостная скотина.

Нервотрепатель сотого уровня.

Он прет напролом, не думая ни о ком, кроме себя. У него нет ни стыда, ни совести.

А Яр — он хороший. Очень хороший. Настоящий мужчина.

Надежный, внимательный, заботливый.

Готовый прийти на помощь в любой момент.

Так почему меня не торкает, а? Где искры и пламя? Где это все?

Что со мной не так? Почему я не могу выбросить прошлое из головы и утонуть в новых чувствах?

Или все-таки могу? Просто нужно дать себе шанс? Дать нам шанс.

Как можно разбрасываться таким мужчиной, как Некрасов?

— Со мной непросто будет, Яр, не хочу врать, — начинаю осторожно. — Тебе проще будет найти девушку без заскоков и заморочек. Так лучше будет, правда. А у меня в голове тараканы. Причем мадагаскарские. Шипящие… И шипят они весьма активно.

— А я никогда не искал легких путей. — в зеленых глазах загорается огонек азарта. — И готов рискнуть. А тараканов мы приручим.

— Тогда я согласна, Яр — выпаливаю и оказываюсь в крепких мужских объятиях.

Некрасов обнимает меня крепко-крепко, нежно целует в висок. Обращается со мной, как с хрустальной статуэткой, а у меня в глазах стоят слезы.

Ну вот почему он такой идеальный, а?

— Маш?

— А?

— Предлагаю начало наших отношений отметить походом в оперу в воскресенье. — и трясет у меня перед носом двумя билетами.

— Ты где их достал? На эту премьеру все билеты были распроданы еще три месяца назад. Я проверяла.

— Подогнали знакомые ребята. Так что, пойдем?

— Пойдем, конечно, — утыкаюсь ему в шею и вздыхаю. — Обязательно пойдем.

«Я научусь его любить. Обязательно научусь. Такого человека любить несложно. Все у нас будет хорошо. Обязательно будет.»

Глава 45

Арсений

Я помню мгновенья,

И свечи горели, в твоих отражаясь глазах.

С тобою мы вместе по небу летели,

Я нёс тебя ввысь на руках.

И пусть с тех высот неизменно мы пали,

И пусть нам их вновь не найти,

Я смог без тебя бы подняться едва ли,

Спасибо, за то, что ты есть.

Всю ночь мне снилась Машка. Единственная. Неповторимая. Моя.

И в этом сне мы, наконец, не ругались.

Мы смеялись, танцевали и занимались любовью без устали. Сплетались в объятиях и полностью растворялись друг в друге.

В этом сне мы были безгранично счастливы. В этом сне мы были вдвоем в целом мире.

Не было обид, печалей и слез. Не было тревог, страхов и сожалений. Не было изматывающей душу тоски и безнадёги.

Только мы. Только слияние тел и душ. Одна на двоих идиллия.

Жаль, что ночь пролетела так быстро, и на смену блаженному сну пришла жестокая реальность.

Болезненный стояк, ноющее колено, раскалывающаяся голова и жуткий сушняк — все эти сомнительные прелести стали спутниками моего нового дня.

А еще навалились воспоминания.

Наш с Машкой танец. Ссора и совершенно убийственный поцелуй, который вытряс из меня всю душу.

И эти треклятые засосы, которые я ей наставил.

Да, трижды прав был Витёк, когда говорил, что не стоит мне приближаться к бывшей жене. Что надо наблюдать со стороны, присмотреться хорошенько.

Что нужно составить план, и уже по нему действовать.

Но я свой план успешно скурил еще в самом зародыше.

Не смог сдержаться. Выше моих сил было смотреть на то, как мою Маруську танцует левый мужик.

Вот и сорвался. Стоило Вите, сторожившему меня как верный цербер, уйти танцевать с женой, как я сорвался и потопал к Машке.

Хотелось хоть пять минут подержать ее в своих объятиях. Вдохнуть родной запах. Стереть с нежной кожи прикосновения чужих рук.

Думал, позволю себе эту маленькую слабость, потом отпущу Машку и вернусь за свой наблюдательный пункт.

Только какой там.

Стоило обнять любимую, почувствовать, как она краснеет и дрожит в моих руках — и всё, понеслась звезда по кочкам.

Остапа унесло так, что остановить его бы не смог даже несущийся на полной скорости грузовик.

Ноги сами собой понесли меня к жене, а руки закрыли дверь дамской уборной. А потом мои мозги совсем отказали.

Черт, меня даже в молодости так не штырило, как в тот момент. Особенно сильно вставило, когда Машка начала мне отвечать.

Да еще так страстно. И пофиг на прокушенную губу. Боли я даже не почувствовал.

Зато ощутил всю сотню оттенков райского наслаждения.

Кукуха от этого всего моментально улетела отдыхать на юг, а я добрался до тела обожаемой женщины.

Чуть не завыл, когда добрался ее до груди. Такой идеальной в своем совершенстве.

А потом был нокаут…

Когда Маруська сначала кончила, а потом призналась, что я единственный мужчина в ее жизни.

От такого признания у меня выпрямились последние извилины.

Захотелось сграбастать мою девочку в охапку, утащить в свою берлогу и там любить до потери пульса.

До тех пор, пока она не признается, что любит и хочет только меня.

Но вместо этого Маруська встала на дыбы и заявила, что сейчас вернется к своему удоду, и этой же ночью ляжет с ним в койку.

Ну и меня накрыло от этих слов. Сорвался. Действуя почти на голых рефлексах, пометил мою девочку засосами.

Как животное себя повел, да. Признаю.

И для Машки это стало последней каплей. Сначала нарычала на меня, а потом резко сникла вся, словно где-то внутри сломался железный стерженечек.

У меня сердце заледенело, когда увидел ее равнодушное, пустое лицо и потемневшие от слез голубые глаза.

Ведь не хотел же так. Но наломал дров и снова причинил ей боль.

Хотел увезти ее домой, и там поговорить, извиниться, но тут вмешался Степанов. Он отстранил меня от Машки, а мне пришлось послушаться и наблюдать за ней со стороны.

И так дров наломал. Хватит уже.

Витька отвез Маруську домой, а потом приехал, дал мне по шее, обозвал мудаком и отправил отсыпаться.

И вот наступило безрадостное утро… Вокруг тонны дерьма, а у меня даже лопаты в руках нет.

Приплыли…

* * *