Марианна Кожевникова - Входи, открыто!

— В каждом организме есть могучие резервы энергии. Мы доберемся до них, расшевелим, и она снова захочет жить, — твердила она Сане.

Болезнь тети Лизы снова сблизила их с Лялей. Возле нее был тогда очередной поклонник по имени Миша, очень сдержанный, молчаливый молодой человек. Он помогал в те дни Ляле, хлопот было много, и часть из них он взял на себя.

— Мне бы только Ляленьку пристроить, — твердила Елизавета Петровна.

И кто его знает, может быть, впервые исполняя желание матери, Ляля очень скоро вышла за Мишу замуж.

— Теперь я могу спокойно закрыть глаза, — сказала Елизавета Петровна на свадьбе дочери.

И она их в самом деле закрыла. Через три месяца Ляля похоронила мать.

В те нелегкие для Ляли времена они попробовали дружить семьями. Ляля была в отчаянии, ей казалось, что своим замужеством она, вместо того чтобы поддержать мать, помогла ей уйти. Саня, Инна разубеждали ее, но не слишком успешно. Да и как словами вылечишь рану сердца? Даже самыми умными, самыми правильными… Может быть, если бы она любила Мишу без памяти, то и чувства вины никакого бы не возникло? Но очевидно, такой любви не было. Сане тоже Миша не слишком нравился, казался сухарем, педантом и снобом. В общем, Саня жалел Лялю и старался, как мог, ее поддержать. Они с Инной стали приезжать к ней по поводу и без повода. Но скорее всего спокойная, трезвая, рассудительная Инна не слишком годилась в подруги темпераментной, взрывной Ляльке. Когда Саня понял это, они стали приезжать реже, но продолжали дружить. Катались время от времени по воскресеньям на лыжах, спорили до хрипоты о судьбах родины и науки, иногда даже пели. Петь у них получалось лучше всего. Потом Ляля родила Иришку и перешла работать в другое издательство, там был посвободнее график. Но работу Сане она давала по-прежнему, и он писал все те же авантюрные исторические романы, которыми так увлекся. Он тоже ее всегда выручал: редактировал, дотягивал слабые книжки, выправлял реалии, давал консультации в любое время дня и ночи. Словом, как раньше они спелись, так теперь сработались. Но видеться стали реже, а потом и вовсе изредка. Ссылались на занятость. Конечно, так оно и было: маленькие дети, избыток работы, недостаток денег. Крутились, как могли. Но все преодолимо, когда есть взаимная тяга. А тяги не было.

Ляля с Мишей и Саня снова стали часто видеться после того, как Инна уехала.

— Это у нас семейное, первую жену не по себе берем, — утешал его отец после отъезда Инны. — Вот со второй будешь жить до гробовой доски. Сейчас все «в нарукавниках», вот ты и остался не у дел.

Зато у отца и тети Наташи дела пошли в гору. Опытные экономисты были нарасхват. Кажется, они и Милочку в Плехановский пристроили. Но Саня не был в этом уверен, сводная сестра его никогда особенно не интересовала. В детстве она жила больше у своей бабушки, чем с ними. А потом Саня перестал жить в семье. Саню после продажи квартиры родители прописали к себе, чтобы не пропала московская прописка, и он уехал в дедовский дом в Посад. Но после своего переезда стал гораздо чаще бывать у Ляли с Мишей, даже ночевал иногда, если ехать к себе было слишком поздно, или не очень-то хотелось, или было много дел на другой день в Москве.

Но Ляля недолго прожила со своим Мишей, они разъехались. Саня не вникал, почему это произошло. Принял как данность. И когда она осталась одна с дочкой, стал волей-неволей снова ее опекать: то отвозил на вокзал, то в больницу, носил сумки, коробки и чемоданы, переставлял мебель.

На взгляд маленькая большеглазая Лялька с маленькими беленькими ручками так и осталась воплощенной беспомощностью. Обманчивое впечатление. Она нуждалась в помощи только потому, что в голове у нее роилось бесчисленное множество самых неожиданных замыслов, а вокруг было множество приятельниц, которым она норовила помочь. После того как Саня встретил на вокзале пятую Лялину подружку, а та, точно так же, как предыдущие, стала угощать его коньяком после того, как он внес чемоданы к ней в квартиру, а потом предложила еще и остаться переночевать, он наконец понял, что Ляля просто-напросто устраивает его судьбу. И тогда возблагодарил небо за собственную прозорливость, за Посад и не слишком высокий забор, который отделял его от суетного мира. Останься он в Москве, не видать бы ему письменного стола как своих ушей; благодаря Ляле он все встречал бы и встречал ее судьбоносных подружек. Но после этого случая он расставил все по местам. Ляле твердо сказал, что возить на вокзал и с вокзала будет только ее с Иришкой, и со спокойной душой укатил в Посад. Виделись они теперь не часто, и обычно по делу. А не часто, потому что Елене Игоревне помощь требовалась в исключительных случаях, она не слишком любила, чтобы ей оказывали помощь, зато сама очень любила помогать.

И надо сказать, что ее помощь в литературных делах считалась неоценимой, ею дорожили даже литературные зубры, удивляясь чутью и неожиданным решениям. Зубры звали любимую редакторшу Лялечкой и Ляленькой и дарили шоколад и конфеты, чтобы смягчить темперамент. А вот дочку называли не иначе, как Ириной, прибавляя иной раз даже Михайловна, до того та была серьезна и рассудительна в свои пять лет.

Ирине Михайловне Иргунов купил по дороге желтых яблок с розовыми бочками под названием «Зимний банан», Ляле, как любительнице неожиданностей, зеленых гвоздик. Свидание с Иващенко настраивало на лирический лад, все виделось в розовом свете.

И наверное, благодаря розовому свету ехал он легко, без заторов по хорошо расчищенной дороге и в Москву попал даже раньше, чем предполагал.

Увидев на пороге редакции Александра Павловича с кульком и букетом, Ляля радостно всплеснула руками.

— Игрунчик! Ну, мне тебя сам Бог послал! — обрадованно сообщила она.

Александр Павлович насторожился.

— Если думаешь, что бог Купидон, не надейся, — предупредил он, вручая букет и привычно целуя в щечку. — Я к тебе по делу.

— С каких это пор ты стал вспоминать Купидона? — заинтересовалась она.

— С тех пор как в воздухе повеяло новым и неожиданным, — весело отозвался он.

— Санька! Неужели у тебя такая потрясающая интуиция? — изумленно глядя на него, продолжала спрашивать Ляля. — Или у тебя в жизни какие-то перемены?

— Перемен пока никаких. Интуиция, разумеется, потрясающая. А то ты меня не знаешь, — настораживаясь все больше и больше, отвечал Александр Павлович. — Но давай-ка мы с тобой сначала займемся земным, а потом перейдем к божественному. Забирай рукопись, выдай авторские, потом за чаем и поговорим.

— Выдам непременно, вот только цветочки пристрою. Ну до чего хороши! — похвалила она лягушачьих сестричек и потянулась за вазой, чтобы налить в нее воды.