Странная дружба - Вера Вкуфь

тряслось, чего не скрывала даже размашистая футболка. Но он не жаловался и на скамейку не уходил — хотя вожатые в начале игры разрешили брать тайм-ауты. И за это Максим начинал Диму немного уважать.

Раздался свисток, и серьёзный парень с другого поля сделал подачу. Не слишком сильную — мяч, на взгляд Максима, полетел даже очень медленно. Стоявший параллельно Максиму Даня без труда его принял, но сам бросать мяч обратно не стал — сделал пас Максиму. Тот, с секунду подумав и поймав Димин настороженный взгляд, всё-таки бросил мяч именно ему, а не через сетку, на готового противника.

Глаза Димы стали круглыми. Он сжал пухлыми ладонями принятый мяч. Правила, конечно, забыть не успел — не больше трёх касаний внутри одной команды, иначе очко уйдёт сопернику.

Диме придётся делать пас самому. Сетка вдруг стала необыкновенно высокой, чуть ли не под самый потолок. Дима поднёс мяч к груди. Остановился взглядом на верхней, самой толстой верёвке. Которая совсем немного провисла вниз под собственной тяжестью. Будто улыбка. Нет. Насмешка. Насмешка на совершенно неспортивным Димой, который за каким-то лешим припёрся в спортивный лагерь.

Так было всегда. В школе любой спортивный инвентарь будто считал своим долгом незаметно посмеяться над Димой. Будто намекая, что удел толстяка — это булки да учебники. А к такому важному снаряду — перекладины для пресса или теннисной ракетке — подходить не стоит. И Дима не подходил. Пока была возможность.

Сейчас возможности не было. И Диме, чуть ли не против воли и всего мироздания пришлось сделать замах и выпустить этот несчастный мяч.

Он сейчас всё равно бухнется рядом. Или, как рыба, запутается в дырчатой сетке.

Но… Мяч, будто заговорённый, как-то неловко вскарабкался по воздуху вверх, буквально на секунду завис на невидимой вершине и… шумно грохнулся на другой стороне поля.

Центровой восьмого отряда заподозрил что-то, только когда мяч начал движение по убывающей параболе и кинулся вперёд. И не успел, чтобы его перехватить, на какую-то долю секунды.

Но спорт не спрашивает причин и оправданий, даже самый любительский, поэтому очко ушло девятому.

Он смог. Он справился. Он забил. Ну и что, что это просто ничего не значащая первая игра?

Долгой и яркой радости у Димы не вышло — фанфары всё равно не зазвучали, и никто не стал выражать дикого восторга по поводу очка, как ни выражал и дикого горя, если вдруг удача оказывалась на стороне соперника. И ещё много раз потом Дима не докидывал до сетки, или не мог взять какой-нибудь неожиданной подачи. Но на всю жизнь впечаталось ему краткое, не до конца пережитое ощущение триумфа. Ощущение, которое подпитывало его и придавало сил, когда всё казалось безнадёжным.

Тогда уже взрослый Дмитрий, столкнувшийся со взрослыми проблемами, вспоминал себя шестнадцатилетнего. Находящегося перед ликом Харибды. И безотлагательно побеждающий её. От этого образа у него не то, чтобы прибавлялось много сил. Но снижалось какое-то внутреннее напряжение, подпитываемое неразборчивым голосом, утверждающим, что всё равно ничего не выйдет. И Дима снова и снова делал рывок. Иногда — удачный. Иногда — нет.

Но ощущение некоторой фартовости и вера в себя — вот что оставалось с Дмитрием до самой старости.

А пока их команде пришло время менять игровые позиции. И молодой пока Дима встал на среднюю линию. А на подаче оказался Максим.

Но свисток, на который навострились все без исключения «играющие» уши, прозвучать не успел. Вместо него раздался резкий дверной «бух», и посторонний шум, как стая весенних птиц, залетел внутрь, растворяясь в решётчатом свете и яркой краске пола.

В зал залетела звонкая стайка смеха. И радости. Потому девушки всегда приносят с собой радость. По крайней мере, пока это просто девушки, а не твоя конкретная.

Их было штук восемь и все были чем-то похожи. Не чертами лица или спортивной формой — просто какая-то общая стать, навроде моделей с подиума. Вроде и разные, даже отличить одну от другой можно. И всё равно проскальзывает что-то общее. Потому что все — модели.

Эти девушки моделями не были, хотя стать позволяла — стройные, вытянутые фигурки. Хотя у молодых девушек они чаще всего такие и есть, так что ничего удивительного. Но среди них была какая-то своя, вытянутая и тонкая пропорция, которую не достичь диетами и спортом — только природой.

На продолжении игры никто не настаивал. Все просто глазели на обворожительных созданий, которые, будто лани, засмущались и сбились в кучку у самой двери.

— О! Долетел десант! — оживилась Марго и поспешила навстречу.

Она что-то сказала им и махнула рукой, призывая, видимо, следовать за собой. Девушки, обнаружившие себя в центре внимания, примолкли и друг за дружкой прошлись вдоль края игрового поля. Кто-то смущённо прятал глаза, а кто-то и с явным интересом стрелял глазами по пионерболистам.

— Это наша группа поддержки — болельщицы, — бойко представила Марго подтянувшуюся группу. — Чтоб повышать морально-боевой дух.

Кажется, по залу пронёсся групповой вздох. А вожатый восьмого Лёва даже присвистнул, хотя до этого лишь прикидывался ветошью, развалившись на амфитеатром уходящих к потолку сиденьях.

— Как в лучших домах Европы, — протянул он и одним рывком встал на ноги, после чего незамедлительно направился в сторону болельщиц.

— Садитесь пока, за игрой смотрите, — велела Марго. — А они закончат, мы тогда связки поучим.

Притихшие девушки как одна опустились на нижнее сиденье.

— А за кого болеем? — поинтересовался Лёва, подходя чуть ли не вплотную к Саше и намеренно его игнорируя.

— Ну… не знаю… — замялась Марго. — За всех, наверное.

— Не, это не спортивно, — решительно отмёл идею Лёва. — Пусть половина за ваших, а половина — за наших, — он кивнул назад, в сторону восьмого.

— Ладно, — пожала плечами Марго. — Мы тогда после игры распределимся. — И, не давая Лёве вставить слова о своём желании поучаствовать в распределении, кивнула Саше: — Ну, что, дальше играем?

Тот нетерпеливо кивнул и, двинув плечом Лёву, загораживающего обзор игровой площадки, дунул в металлический свисток.

Который Максим расслышал не сразу. Вернее, он прозвучал для него долго, медленно и будто отдалённым фоном. Потому что глаза и внимание его было приковано к занятой теперь линии сидений. Но не ко всем девушкам, а только к одной.

Белокурые волосы обрамляли тонкие черты лица. Узкие плечи то и дело неуловимо шевелились в поисках более удобного положения — сидеть девушке было не слишком удобно, потому что её светлые коленки тонко маячили на уровне груди, чуть ли не у этих самых плеч.

Приступка для сиденья была низкой, а девушка —