Осколки тебя - Энн Малком

книг. У него в библиотеке были почти все мои книги. И после того, как он достал их и просмотрел, стало ясно, что Сент прочитал их все. Он ничего не сказал мне об этом. Не пел дифирамбы. Он просто знал, кто я, и ему нравились мои книги. Потому что будь это не так, они не выглядели бы такими зачитанными и потрепанными.

Я ничего не сказала, даже когда он взял книгу и начал читать. И он тоже молчал.

Обычно, когда писала, я не выносила, когда кто-то находился со мной в одной комнате, но с некоторых пор все изменилось. Всякий раз, когда смотрела на него, он был рядом, не наблюдал за мной, а сосредоточенно читал. Мне это нравилось. Сент терялся в созданных мною мирах, а я терялась в мире, который он помогал мне создавать, даже не подозревая об этом.

~ ~ ~

Сент готовил ужин. Он никогда не спрашивал, что мне по вкусу, а что нет, вкусно ли получилось. Он просто готовил и мыл посуду. Оказалось, что у Сента действительно было ОКР, что мне очень нравилось. Как и наши ужины. Некоторые блюда были очень калорийными, раньше никогда не стала бы их есть. Большинство были такими, как он и говорил — из хороших, дорогих продуктов. Большинство овощей Сент выращивал в своей теплице. Так что я никогда не жаловалась. Потому что слишком привыкла ко всему происходящему.

Мой ноутбук стоял передо мной, телефон лежал рядом. Сент доливал вино. Телефон зажужжал, экран загорелся, и мы оба посмотрели на него. Сент не пытался скрыть, что смотрит. Любопытно, но не ревниво. Возможно, жадно. Как и я.

Проигнорировала звонок. Шестой от моей матери. Я бы взяла трубку и спросила у нее о здоровье отца, но помимо звонков она писала мне сообщения заглавными буквами. Мама просто хотела внимания. Возможно, увидела статьи в новостях. Ей хотелось изобразить обеспокоенную мать, чтобы узнать подробности, чтобы знать больше, чем СМИ.

Сент смотрел, как я игнорирую звонок, и ждал. Он ни о чем не спрашивал, но ждал, когда я решу добровольно сообщить о себе еще какую-то информацию. Потому что тоже был жадным. Он рассказал о своих скелетах прошлого, я же отделалась лишь кусочками своих секретов. И хотя рассказала ему больше, чем кому-либо другому, дело было не в этом. Мне не хотелось рассказывать ему больше. Я хотела знать о его прошлом, чтобы использовать его в своих интересах. Чтобы взять то, что мне нужно, и отбросить ненужное. Это не должно было меня волновать, но волновало. Правда не настолько, чтобы остановиться, но достаточно, чтобы я решилась рассказать ему еще один секрет.

— Моя мама меня не любит. У нее просто закончились люди, чтобы притворятся что она о них заботится. — Я сделала паузу. — Мне кажется она любила моего отца, хотя больше волновалась о том, чтобы он смог дать ей ту жизнь, о какой она мечтала. И все же она любила его по-своему, потому что его нельзя было не любить.

— Как он умер?

Необычный вопрос для Сента. Он мог бы просто подождать дополнительной информации, как обычно и делал, но сейчас видимо не хотел ждать. Он хотел проявить заботу, что не должно было ничего значить. Но значило.

— Ох, он не умер. По крайней мере, не с медицинской точки зрения. Но я, образно говоря, уже выбрала ему гроб, похоронила его на зарезервированном за ним участке и выпила за его упокой. Он мертв во всех важных отношениях. У него болезнь Альцгеймера. Он не в состоянии назвать имя своей жены, свой возраст или есть ли у него дочь. — Я замолчала. — Возможно, он сможет ответить на эти вопросы, если поймать нужный момент. Но сказав, он тут же все забудет.

Когда мы виделись в последний раз, в разговоре он перескакивал с одной темы на другую. Он понимал в тот момент, что многого не помнит и что едва узнает свою дочь, и злился на себя. Я никогда не видела, чтобы мой отец злился. Даже тогда, когда я разбила его грузовик. Или когда меня застали с сыном его командира, раздетой по пояс. Или когда мама нашла мой тайник с травкой, которую я курила до того, как поняла, что мне она не нравится. Все те разы он оставался спокойным, пока моя мать кричала, сокрушаясь о том, почему ей досталась такая непутевая дочь. Отец позволял ей выплеснуть яд, а потом уходил вместе со мной. Он усаживал меня и спрашивал, почему я так поступаю, побуждал меня разобраться в себе. Именно он посоветовал мне записывать в блокнот страшные мысли. Все, чего я стеснялась, о чем думала, мои самые мрачные фантазии, в которых моя мать погибала в автокатастрофе, оставив нас с отцом в покое.

И вот так я стала писателем. Так все началось. Благодаря моему отцу. Прямолинейный полковник-республиканец, велевший мне написать о том, что я мечтаю о смерти собственной матери и был причиной того, что я стала самым выдающимся и развратным писателем ужасов своего поколения.

Он читал все мои книги раньше всех. Он был вторым, после меня, кто брал в руки мои истории. Как сказал бы Стивен Кинг, отец стал моим Constant Reader. Я посылала ему печатную копию своего романа, и она возвращалась ко мне в течение сорока восьми часов, с пометками красной ручкой на полях. Отец оставлял не много замечаний о сюжете или о содержании. Моим талантом он видимо был доволен. Он лишь указывал, где я ошиблась в фактах, в основном по оружию или боям. Иногда по истории религии, или по преданиям, связанным с оккультизмом и сверхъестественными существами.

Мой отец был одержим всем сверхъестественным. Ведьмы. Вампиры. Демоны. Моя мать заставила его спрятать эти книги в кабинете, подальше от любопытных соседок, чтобы защитить ее драгоценный образ. И образ моего отца. Он был честным, богобоязненным, владеющим оружием полковником армии США. Что подумают люди, если узнают, что он читает языческие книги?

Такое же мнение у матери было и о моих книгах.

Отец редко спорил с моей матерью. Даже когда ее наказания или отношение ко мне граничили с жестокостью, он просто наблюдал. Внимательно, конечно. Но молча. Он позволял ей так себя вести, потому что знал, что я справлюсь с этим, а она нет, если он вмешается. Я не обижалась на него за это. Он любил мою мать. У них была уродливая любовь, но он был предан ей и