Нарушая все запреты - Мария Анатольевна Акулова

– Хочу тебя…

Парень признается, ныряя взглядом в Полины глаза. Она сглатывает. Тоже хочет, конечно же.

– Как хочешь?

Она провоцирует, радуясь искрам, которые тут же бьют из любимых глаз. Как только не хочет… И все получит, конечно. Только наедине останутся…

Она тянется к уху парня, шепчет всякое, обещая… Отрывается, в щеку целует нежно… Ластится…

– Так о чем говорили? – повторяет вопрос, пользуясь тем, что у Гаврилы, должно быть, меньше трезвости в уме сейчас. Может правду скажет…

– О тебе, – и он действительно отвечает, скользя уже по ее щеке носом. – Тебя в церковь приглашали зайти тоже.

Это странное предложение – мурашит. Будто важное очень… А если для Гаврилы важно – она согласна.

– Когда скажешь…

Полина обещает, становясь причиной новой улыбки. Они еще немного целуются здесь, на глубине, за камышами, на расстоянии от детских глаз. Потом же возвращаются с порозовевшими щеками и энтузиазмом, который надо выплескивать допустимыми в обществе детей способами.

Поэтому Полина берется плести девочкам красивые косички. Гаврила снова к тарзанке.

И невозможно разобраться, им уже сейчас невероятно хорошо или вечером будет еще лучше. Хотя зачем разбираться?

Посмотрят…

Деревенские дети провели с Гаврилой и Полиной весь день. После возвращения с озера Гаврила организовал им нехитрый душ, потянув из колодца шланг. Вода была холодной, напор сильным, но стоявший визг не давал усомниться – никто не в обиде.

Солнце жгло нещадно. Но никак не влияло на детский аппетит. Обещанное мясо с овощами они опять уминали так, будто не ели неделю.

Полине даже легче стало. Она окончательно убедилась, что дело не в голодной сельской жизни. Они просто так ведут себя, когда вкусно. Как коты, которым и лопнуть не страшно, лишь бы удовольствие в моменте.

Как ей самой хотелось бы жить.

После обеда Гаврила взялся косить траву во дворе. Полине нравилось и так – двор не казался заброшенным, но чуть более диким чем те, в которых постоянно живут. Но стоило Гавриле начать – обрадовалась, что не успела возразить.

Он внимательный и послушный. Не воспринял укол тёти Розы в штыки. Не пошел на глупый принцип. Нужно покосить – он косит.

Серп в детские руки парень не давал. Только следить разрешал. Старшим было интересно. Поле тоже. Потому что… Господи… Как же красиво.

По плечам, спине и рукам перекатываются мышцы. Капельками скатывается пот. Его лицо то напряжено и сосредоточено, то губы улыбаются…

Он командует Полине:

– Поднимешься на чердак? Там коробки с Настиными игрушками есть… Может малые выберут себе что-то…

Это предложение ненадолго ввергает в ступор, но Полина опять не возражает. Ему виднее.

Находит те самые коробки, с помощью мальчиков сносит вниз, они занимают себя разбором.

Те игрушки, которые были у погибшей Насти, сильно отличаются от тех, которыми ломились её коробки. Здесь всё куда проще. Многое, наверное, досталось в наследство еще от Гавриловой мамы, но в Полине их разбор вызывает восторг явно не меньший, чем в остальных девочках.

К забору то и дело кто-то подходит и заглядывает внутрь. В основном – взрослые мужчины и женщины.

Поначалу это вызывает в Полине дискомфорт, но она видит, что ни Гаврила, ни его гости не реагируют, и понемногу успокаивается.

Это деревня. Здесь, наверное, не существует совсем уж личной жизни…

Что больше всего интересует она – Поле понятно. Как и то, что она вряд ли произведет совсем уж хорошее впечатление. Потому что… Если в Любичах есть молоденькие девочки, которым уже бы замуж – о лучшем зяте и мечтать нельзя.

Но безнадежно. Он – Полин.

Никому не отдаст.

Ближе к пяти дети разбегаются по домам. А Полина с Гаврилой собираются в церковь.

Зачем откладывать? Полине тоже интересно.

Мандраж оставляет ее почти сразу, стоит войти внутрь. Гаврила знакомит её с тем же батюшкой, который нашел их на пляже. Теперь Полина чувствует себя куда уверенней – она одета, ещё и в платке.

Взгляд батюшки отличается от тех, кто заглядывал за забор дома Гаврилы, и тех кто рассматривал во время службы. В нем нет стремления оценить. Полину мурашит даже, потому что… Кажется, в Любичах не один Гаврила душевный.

– Рад познакомиться, Полина… Вы к нам почаще приезжайте… И приходите…

– Отец Павел, можно крестик посвятить?

Вопрос Гаврилы оказывается неожиданным, но Полина не противится. Его подарок святят в Любичевском храме.

Том же, фотографии которого Полина когда-то стыдливо рассматривала, вбив название деревни в Гугл.

Вернувшись домой, она чувствует себя опустошенной, но счастливой.

Есть уже некуда. Куда больше хочется поваляться.

Они себе в этом не отказывают.

Занимают опять маловатый для двоих диван в гостиной на первом этаже.

Но если лежать в обнимку – сойдет. А они постоянно в обнимку, если есть такая возможность.

Гаврила гладит Полину по спине и плечу, она дышит, вжавшись носом и губами в его шею.

Ей так хорошо просто лежать, что даже секса не хочется. Всё может измениться через секунду, но вот сейчас и вот так – идеально.

Под цокот настенных часов её память впитывает момент, который останется с ней на всю жизнь…

– Скажи мне, а Поля, она…

В ушах до сих пор периодически взрываются счастливым визгом воспоминания о девочке. Полине важно, а Гаврила почему-то не спешит отвечать.

Гладит молча, хмыкает…

Касается подбородка и тянет за него вверх. Чтобы запрокинула голову и смотрела в глаза.

Смеющиеся.

– Ты уже для каждого придумала душещипательную историю, да? – Полине стыдно, но отвечать ложью не хочется. Она моргает. Если честно, да. Судя по всему, зря…

– Здесь не так-то плохо жить, Поль. Детям хорошо. Очень не так, как в городе. Но они тут не голодают и любят