Моя любовь, моё проклятье (СИ) - Шолохова Елена

Да, Ремир и сегодня, и в прошлый вторник разносы почти не учинял. Ругать — ругал, но без былого огня. Даже вернее сказать — поругивал.

Начальники служб искренне недоумевали — что с боссом? Сначала два раза пропустил планёрку, теперь вот вместо того, чтобы навёрстывать, казалось бы, упущенное, энергию экономит. Затишье в пыточной, думало большинство, это, конечно, прекрасно, однако всё равно никто не расслаблялся — страх перед вторниками уже стал не просто привычкой, а условным рефлексом.

— … параллельно ведём переговоры с лимнологическим институтом, — продолжала Оксана.

— А почему до сих пор не подписан договор с «Нордвестом»? — перебил её Ремир. — Когда ещё ты говорила, что вот-вот?

— Но тут затык не со стороны коммерческого, — она бросила быстрый взгляд на Астафьева и чуть смущённо добавила: — Технари должны были протестировать порты, но до сих пор… Я дважды писала Максиму Викторовичу, просила содействия.

— Ясно. Максим Викторович, мне самому поторопить технарей или как?

— Разберусь, — пообещал слегка уязвлённый Астафьев.

После планёрки Оксана Штейн задержалась ещё на пару минут, подсунув ему несколько писем на подпись. Обычные коммерческие предложения стандартного образца, но даже в них он вчитывался со всем вниманием.

Она молча ожидала у стола. Потом уже, когда Долматов протянул ей подписанные бумаги, вдруг спросила, точно внезапно вспомнив:

— Ремир Ильдарович, а Горностаеву отправлять в центр обслуживания? Вы тогда говорили…

Рука у него невольно дрогнула, чуть письма не выпали.

— Горностаева? — зачем-то переспросил. — Она что, вышла уже?

— Да, с сегодняшнего дня.

Оксана с полминуты подождала, затем переспросила:

— Ну так что?

— Что? — вскинул он на её глаза.

— Горностаеву в центр обслуживания?

— Ну да. Пусть там работает.

Оксана забрала письма и умчалась.

Ремир откинулся в кресле. Сердце болезненно дёрнулось и заколотилось.

Горностаева вышла на работу! Он почему-то думал, почти уверен был, что она протянет больничный насколько возможно, а потом уволится.

Откуда взялась эта уверенность, он и сам не знал. Просто чувствовал, ещё с последней встречи, что она стремится уйти, и не просто отдалиться, а окончательно разорвать все связи, чтобы оставить его как можно скорее в прошлом.

Это причиняло нестерпимую боль, особенно потому, что тут он ничего поделать не мог. Не заставишь же, если всё перегорело.

Жалко только, что у него почему-то никак не перегорало…

Но вот она вышла… Надолго ли? А с девочкой, интересно, как? Кто-то сидит с ней? Кто?

Разволновался он, конечно, не на шутку. А как не разволноваться? Три недели её не видел. Запрещал себе думать о ней, в работу ринулся с головой. Лишь бы каждая минута была занята. Только этим днём и спасался, зато ночами… Как же увидеть её хотелось! Это просто наваждением каким-то стало… крепился, как мог, ломал себя, но три недели вытерпел.

А теперь вот знает, что она рядом, ну как тут можно оставаться спокойным?

Осторожный стук вывел его из раздумий.

В кабинет вошла Алина, приблизилась к столу семенящими шажками.

— Ремир Ильдарович, я ведь уже послезавтра ухожу. Вы так и не сказали, мне опять за себя кого-нибудь из кадров оставлять?

Ремир уставился на неё в полном недоумении.

— Куда это ты уходишь? — нахмурился он.

— Ну как? — её аккуратные бровки взлетели под белокурую чёлку. — В отпуск!

— Какой, к чертям, отпуск? Ты чего придумала? Кто тебя отпустит в этот отпуск?

— Но вы же меня отпустили! — Алина таращилась на него в изумлении. — Я заявление почти месяц назад написала! Вы ведь его подписали…

Ремир замолк. Месяц назад? Потом вспыхнул:

— Ты подсунула его, когда я болел! Я был невнимателен. Как ты вообще могла?

Алина жалобно запричитала:

— Ремир Ильдарович, у меня путёвки в Египет уже куплены…

Алина, конечно, ошарашила его своим отпуском безмерно.

Она, может, не слишком сообразительна, а иногда бывала жуть как назойлива, но ответственнее и исполнительнее секретарши он ещё не встречал. Он мог во всём положиться на неё целиком и полностью, и кофе она готовила замечательный, и всегда назубок знала его расписание, и вообще…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Каждый год в течение месяца он бесился, пока она отдыхала в отпуске, потому что кадровички ничего не умели так, как она. А сейчас ему и так плохо. Ещё и Алина своим отпуском добила…

— Ладно, вводи в курс кого-нибудь из кадров. Надолго ты? — смилостивился он.

— Как в приказе. До двадцатого июля. Ровно месяц, — пролепетала Алина, скроив виноватое лицо.

— Иди уже, предательница.

Весь день он места себе не находил. Вовсю пытался углубиться то в одно, то в другое, на встречи ездил, а всё равно в душе зудело — она там, рядом.

Каких усилий стоило ему держаться, когда так по-мальчишески хотелось спуститься вниз, ну и хотя бы посмотреть на неё.

Вечером попалась ему в коридоре Оксана Штейн. Остановилась сообщить, что с «Нордвестом» процесс пошёл, технари уже договорились о тестировании, так что дело за небольшим.

Ремир одобрительно кивнул, а потом не удержался, спросил о том, что его действительно волновало:

— А Горностаева как? Справляется в центре обслуживания?

— О! Да ей там самое место! — воскликнула Оксана эмоционально.

— То есть?

— Да мне девчонки ещё раньше говорили, что хорошо бы её к ним. Мол, с клиентами она как никто умеет общаться. Но теперь я вижу — да, это прям её стихия. Сегодня приходил какой-то рассерженный клиент, причём там реальная проблема была, но она ему просто поулыбалась, что-то там пообещала, и он обо всех претензиях забыл. Представляете? Сказал, что потерпит столько, сколько нужно, ещё и извинился за беспокойство. Она у нас просто как палочка-выручалочка.

Наверное, предполагалось, что это должно его порадовать, но Ремир помрачнел. Неприятно вдруг стало очень. Хотя с чего бы? Рассудить если — так ничего же такого, наоборот всё во благо компании, его компании. Но когда это он вёл себя разумно, если дело касалось её?

***

Ремир раздражался: как ни выйдешь в приёмную — там хихиканье. Алина вроде бы передавала дела кадровичке, но, судя по настрою, передавала она ей не только дела. Обе смущённо замолкали, заметив его, и это раздражало ещё больше.

Впрочем, не их вина, что он такой взвинченный. Тут вообще ничьей вины нет. Просто она, Полина, здесь. И он сходил с ума от этого, и от того, что не может просто взять и подойти к ней.

Может, вообще-то, кто ему запретит?

Но она же сказала «нет». Поэтому какой смысл? Да и повода никакого…

Да зачем ему повод? Вскипел наконец, измаявшись, Ремир. Это его компания, здесь он может делать что угодно и ходить куда угодно без всяких поводов. И если ему хочется взглянуть на то, как работает одна из его сотрудниц, что тут такого?

Ему даже как-то легче сразу стало от такого решения.

Спустился он в центр продаж в удачный момент — Полина как раз вела разговор с одним из клиентов. Говорила лишь общие фразы, это и понятно — специфику она ещё не изучила. Зато как она их говорила! Ремир от этих интонаций и сам заволновался. Вот и мужичок слушал её зачарованно, в рот смотрел, ловил каждое слово и кивал каждому слову.

Потом она вдруг резко обернулась, словно почувствовала его взгляд. И этот зрительный контакт ощущался ему натянутой струной, по которой, искрясь, бежит ток.

— И я тогда смогу поменять тарифный план, говорю? — во второй или в третий раз переспросил мужичок, отвлекая на себя её внимание.

— Да-да, — ответила она клиенту, но как-то уже блёкло, растерянно, без магнетизма.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ремир развернулся, вышел, ещё сильнее взвинченный, чем прежде.

Взвинченный и злой, потому что злился на клиента — тот для чего сюда пришёл? Слюни на его сотрудниц пускать? Или проблемы свои решать?

И на неё злился — с ним она так сухо и отрешённо разговаривала, а с этим… прямо само очарование. И на себя злился, что опять терял самообладание.