Ты под запретом - Лена Бонд

чем во всех дорогих подарках, которые я когда-либо получала.

* * *

На следующий день мы с Асей возвращаемся домой из магазина, нагруженные пакетами с продуктами. Я рассказываю ей смешную историю, которой со мной поделился Илья, и она хохочет, запрокидывая голову. Но её заливистый смех обрывается, когда мы поворачиваем на нашу улицу. Я тоже замираю, чувствуя, как холодок пробегает по спине, потому что возле нашего дома стоит полицейская машина с мигалками, а во дворе что-то происходит.

Пакеты выскальзывают из моих рук, и я слышу, как с противным звоном разбивается бутылка сока. Но этот звук кажется далёким, приглушённым, словно доносится из-под воды.

— Полина? — голос Аси дрожит от страха. — Что-то случилось? Почему там полиция?

Я не могу ответить. В голове вихрем проносятся самые страшные сценарии. Что-то с мамой? С Борисом? Или… с Ильёй?

Глава 27

Я опускаюсь на корточки, и мои дрожащие руки ложатся на хрупкие плечики Аси. Заглядываю в её испуганные глаза и пытаюсь собрать всю свою волю в кулак. Я должна быть сильной, хотя бы ради неё.

— Послушай меня, малышка. Я не знаю, что там происходит, но тебе лучше подождать у Кати.

— Не хочу к Кате! — Асины глаза мгновенно наполняются слезами. Её нижняя губа начинает дрожать, и моё сердце буквально разрывается на части. — Хочу домой! К маме!

— Ася, пожалуйста, — я из последних сил стараюсь сохранять спокойствие, хотя внутри всё кричит от тревоги. — Я обещаю, что вернусь за тобой, как только узнаю, что происходит. Это ненадолго, правда-правда.

— Ты не обманешь? — её голос дрожит, а по щекам катятся крупные слёзы, оставляя влажные дорожки.

— Нет, родная, — я прижимаю её к себе, чувствуя, как её маленькое тельце дрожит. — Я никогда тебя не обману. Обещаю, что всё будет хорошо.

Ложь. Я всем нутром чувствую, что ничего хорошего не будет, но не могу допустить, чтобы Ася видела то, что происходит у нас дома.

— Пойдём, — я беру её за холодную ладошку и быстро веду к дому Кати, который находится в конце улицы.

Когда мы подходим к калитке, я опускаюсь перед сестрой на колени, заглядывая в её заплаканное личико.

— Асенька, я вернусь за тобой очень скоро. Обещаю, — мой голос звучит почти умоляюще. — А пока поиграй с Катей, хорошо? Она будет тебе рада.

— Ты точно скоро вернёшься? — её голос звучит так жалобно, что у меня душа разрывается.

— Точно-точно, — я целую её в лоб. — Будь умницей, малышка. И помни, я люблю тебя больше всего на свете.

Мы прощаемся, и я бегу к нашему дому, чувствуя, как каждый шаг отдаётся тупой болью в груди. У меня ужасное предчувствие. Что-то случилось...

По мере приближения к дому я начинаю различать голоса. Мама, Борис и двое полицейских стоят во дворе и о чём-то оживлённо разговаривают. Я замедляю шаг, прислушиваясь.

–...ему срочно деньги были нужны. Да-да, из посторонних только он у нас бывал. Каждый день, — доносится до меня голос Бориса.

Я замираю, чувствуя, как всё внутри покрывается толстой коркой льда. Неужели он говорит об Илье? О господи…

— Что здесь происходит? — мой голос звенит от напряжения, когда я захожу во двор.

Все оборачиваются. Борис смотрит на меня с каким-то странным удовлетворением, которое мгновенно сменяется наигранной озабоченностью.

— Ну что, не слушала меня? — говорит он, качая головой с фальшивым сожалением. — Ты кого в дом привела, Полина?

Я стою, не понимая, что происходит, но чувствуя, как внутри нарастает ужас. Мама подходит ко мне, её лицо бледное, глаза красные, словно она плакала.

— Полина, из моей шкатулки пропали украшения, — говорит она дрожащим голосом, не глядя мне в глаза.

— Что? — я чувствую, как земля уходит из-под ног, как реальность вокруг меня начинает плыть и искажаться. — Как такое возможно?

— Это Илья их украл, больше некому, — мама произносит это с такой уверенностью, что у меня перехватывает дыхание. — Ему ведь нужны деньги на лечение матери.

Нет, это всё не со мной происходит. Это какой-то кошмарный сон, от которого я никак не могу проснуться.

— Мы поедем на обыск, — говорит один из полицейских Борису. — Если украшения найдутся у подозреваемого, будем оформлять задержание.

— Он этого не делал! — кричу я, не контролируя себя. — Это невозможно! Вы не можете просто так ворваться к нему домой! У вас нет никаких доказательств!

— Полиция сейчас разберётся, что возможно, а что нет, — холодно отвечает Борис, и в его глазах я вижу ледяной блеск, от которого мне становится по-настоящему страшно.

Полицейские направляются к калитке. Я бросаюсь за ними, готовая на всё, чтобы остановить этот кошмар, но Борис хватает меня за руку, и его пальцы впиваются в мою кожу до боли. Я чувствую, что останутся синяки, но физическая боль сейчас ничто по сравнению с тем, что творится в моей душе.

— Стой, — шипит он и тащит меня в тень яблонь, подальше от чужих глаз и ушей.

— Отпусти меня! — я пытаюсь вырваться, но его хватка только усиливается. Я чувствую его силу и понимаю, что физически не смогу с ним справиться.

— Я знаю, что он был вчера в нашем доме, — говорит Борис, наклоняясь так близко, что я чувствую запах его вонючего одеколона и мятной жвачки. От этой близости меня тошнит. — А сегодня твоя мать обнаруживает, что пропала часть её украшений. Совпадение, да?

И тут меня осеняет… Нет, это не совпадение. Это подстава. Борис хочет подставить Илью. Волна ярости поднимается во мне, затапливая всё внутри.

— Ты... ты всё подстроил… Ничтожество, — выплёвываю я, пытаясь вырваться.

Борис хватает меня за плечо и больно сжимает, а его лицо искажается от злости. Я вижу его настоящего — без маски добропорядочного отчима, которую он обычно надевает на людях.

— Какая ты догадливая. Шутки кончились, поняла меня? — его голос звучит тихо, но от этого ещё страшнее. В нём слышится такая угроза, что холодок пробегает по спине.

Я с ужасом смотрю на него, не узнавая человека, с которым прожила под одной крышей несколько лет. Кто он такой? Чудовище. Монстр в человеческой оболочке.

— Сядет твой Илюша, как и его папаша, — продолжает Борис с мерзкой ухмылкой, от которой меня передёргивает. — И по делом ему будет. Но ты можешь это исправить.

— Я вернусь в Москву, если ты так хочет, — говорю я, чувствуя, как дрожит мой голос от отчаяния. — Только не трогай Илью.

Борис усмехается, и эта усмешка пробирает меня до костей. В ней столько превосходства и жестокости, что я физически ощущаю, как сжимаюсь под его