Клятва ненависти - Лайла Джеймс

судить, дал ли он моей дочери то, чего она стоит.

Наш отец сжал руку Грейслин в своей, и его брови нахмурились. Он фыркнул в ответ. 

— Это меньше, чем я ожидал от Спенсеров.

— Это идеально, — сказала я, защищаясь. Прежде чем я успела остановиться или обдумать это. Как он мог судить о любви Киллиана ко мне одним лишь камнем? Это было несправедливо. Киллиан мог легко позволить себе кольцо за миллион долларов с огромным бриллиантом, но он решил подарить мне это, потому что знал, что это то, что я предпочитаю.

Что-то простое и элегантное.

Отец бросил на меня растерянный взгляд, но Грейслин уже прочищала горло, возвращая его внимание к себе. 

— Мне нравится, — сказала она, одарив нашего отца идеальной улыбкой.

Даже я бы поверила ей, если бы уже не знала правды.

Он обхватил ее щеку, улыбаясь. 

— Моя дочь заслуживает не меньше, чем самый дорогой камень в мире.

— Киллиан знает мои предпочтения, — объяснила Грейслин. — Это кольцо идеально подходит мне.

— Если ты так говоришь. — Наш отец кивнул. — Я горжусь тобой, Грейслин. Чтобы отпраздновать эту помолвку, я устраиваю вечеринку на следующих выходных. Пришло время людям узнать, что Спенсер и Романо связаны кровью и верностью.

Мои глаза расширились, мое сердце забилось от его заявления. Отец кивнул нам обоим, прежде чем уйти. Грейслин заперла за ним дверь, и я рухнула на кровать, дрожа.

— Дерьмо, — выругалась я, когда моя сестра вернулась ко мне. Она вернула мне кольцо, положив его на середину моей ладони. Мои пальцы сжались вокруг кольца с бриллиантом, удерживая его в кулаке.

— Мы должны сказать ему правду, — сказала Грейслин.

— Отец никогда не примет этот брак. Ты старшая дочь…

Моя сестра издала раздраженный звук, прежде чем оборвала мою бессвязную речь. 

— Неважно, чего хочет папа. Киллиан должен знать правду, и он примет решение.

Все тепло покинуло мое тело, и мне стало холодно, как будто меня бросили в ванну со льдом. 

— Что, если…

Грейслин уже качала головой. 

— Он любит тебя и всегда будет выбирать тебя, — заверила она меня с такой уверенностью, что я почти поверила ей. — Отцу нужен этот контрактный брак. В конце концов, неважно, на ком женится Киллиан. Я или ты. И вообще, ты знаешь мои планы.

Ее планы… да, конечно.

Ее планы решат нашу запутанную ситуацию, но…

— Как мне убедить тебя остаться? — Я прошептала. Моя грудь сжалась, боль проникла глубже под плоть, в кости.

Грейслин села рядом со мной на кровать. Она обняла меня за плечи, а я обняла ее за талию. Она всхлипнула, и слезы обожгли мне глаза. 

— Я делаю это для своего ребенка и Саймона, — сказала она срывающимся голосом. — Я не могу оставаться здесь.

Епископ Романо никогда бы не принял в мужья своей старшей дочери простого телохранителя. На самом деле, он сделал бы все, чтобы разрушить отношения Грейслин и Саймона, если бы узнал об этом.

Саймон не родился с золотой ложкой во рту. На самом деле он был сиротой. Саймон был простым человеком, а Грейслин была королевской особой.

Епископ Романо был не то чтобы плохим отцом; он просто больше заботился о своем статусе в высшем обществе, чем о счастье своих детей. Его наследница, вышедшая замуж за телохранителя, без статуса и без семейного богатства, была бы для него позором. Он никогда не согласится на такой союз.

— Действительно ли бегство — это выход? — спросила я.

— Убежать — единственный выход, — прошептала Грейслин. — Как только наш отец успокоится и выдаст тебя замуж за Киллиана… Я пошлю папе письмо. Но я не вернусь, пока не узнаю, что он примет Саймона как мою любовь и отца моего ребенка.

Грейслин смогла отмыть триста тысяч долларов из своего трастового фонда так, что наш отец до сих пор этого не заметил. А со сбережениями Саймона… им хватило, чтобы обосноваться где-нибудь очень далеко отсюда.

Я отстранилась, вытирая мокрые щеки. Я даже не осознавала, что плачу. 

— Куда ты собираешься отправиться?

Моя сестра покачала головой; ее серые глаза — такие же, как у меня — были стеклянными и влажными. 

— Я не могу тебе сказать. Чем меньше ты знаешь, тем лучше для нас обоих. Потому что первый, кого папа спросит, когда узнает, что меня нет, — это ты.

— Это твое окончательное решение?

— Да. У тебя будет Киллиан, а у меня Саймон и мой ребенок. Это лучшее решение для нас обоих, — сказала она решительно и непоколебимо, когда дело дошло до ее решения.

Я взяла ее руки в свои, сжала.

Боже, я на это надеялась.

 

 

Два дня спустя Грейслин без стука вошла в мою комнату, ее серые глаза сияли озорством. 

— Посылка от Киллиана, — сказала она, протягивая мне маленькую, хорошо завернутую коробочку. — Оно было адресовано Грейслин. Но мы оба знали, кем для него была Грейслин. Итак, я считаю, что это твое.

— Подарок, — выдохнула я, забирая у нее пакет и практически разрывая упаковку. Я открыла коробку, копаясь во всех муслиновых бумагах, чтобы найти старинную твердую обложку. 

— Ни хрена себе. Это что?

Мой взгляд метнулся к толстому черному корешку. Я уже знала, что будет сказано в заголовке, но почему-то нуждалась в подтверждении. Когда мой взгляд остановился на выделенных жирным шрифтом буквах, я едва слышно вздохнула. Слишком в шоке, чтобы даже издать звук.

Грозовой перевал.

Ни за что! Этого не может быть.

— Вау, — выдохнула Грейслин.

Мое дыхание сбилось, когда я осторожно открыла первую страницу… почти слишком напуганная, чтобы случайно разорвать страницу. Бумага, сложенная пополам, скользнула ко мне на колени, и я моргнула в замешательстве. Письмо? Я развернула его и увидела аккуратный и прекрасный почерк Киллиана.

Моей будущей жене,

Две недели назад ты говорила о своей любви к Эдгару Аллану По и сестрам Бронте. В тот момент твои серые глаза светились с таким нетерпением, что я понял, что должен сделать.

Мы помолвлены, но я понял, что пока ухаживал за тобой, не было ни подарков, ни цветов. Прошу прощения, принцесса.

Это я пытаюсь исправить свои недостатки.

Поэтому вот мой первый ухаживающий подарок тебе.

Редкий экземпляр первого американского издания романа Эмили Бронте «Грозовой перевал».

Не терн склонился к жимолости,

а жимолость обнимала терновник".

Я помню...

Твой жених,

Киллиан Спенсер.

Мое сердце грохотало в груди, как будто оно пыталось вырваться через грудную клетку.

Я думала, Киллиану скучно, пока я бесконечно говорила о своей любви ко всему классическому, особенно к Эдгару Аллану По и сестрам Бронте. Я вспомнила, как он смотрел мне в лицо, не говоря