Folie a Deux (СИ) - Шишина Ксения

— Нет, не следует. Ты и так знаешь о моём перфекционизме, эгоистичности в поведении, даре вести за собой и стремлении избегать негативных разговоров. Ненавижу конфликтные ситуации и выяснение отношений, — я вписываю полученные данные поверх специальной строки, когда Райан придвигается ближе и обнимает меня левой рукой, — что там ещё?

— Болезни будущих родителей и их ближайшего окружения, о которых точно известно, способные передаться по наследству. Аллергии, сахарный диабет, проблемы с сердцем, онкология, прочие недуги.

Моя левая рука автоматически тянется к животу в защищающем жесте, надеясь, что Райан даст отрицательный ответ. Но вместо этого:

— У моей матери сахарный диабет. Без инсулина, на таблетках. Отец моего отца умер от рака лёгких, когда Грейс только родилась, но он курил, поэтому я думаю, что это не считается. Но запиши, вдруг и это тоже важно.

— Ты его помнишь?

— Не особо. Мне было шесть с половиной. В голове остались лишь разрозненные образы. Запах табака. И я, окутанный дымом. Напрасно отец и бабушка просили дедушку не курить при мне. И вообще курить, — эмоциональность и нервозность просачиваются в мужской голос, в то время как Райан слегка отводит взгляд и выбирает смотреть вниз, куда-то на свои колени. — Когда мальчики достаточно подросли, я сказал им, что оторву их губы, если хотя бы раз увижу их с сигаретой.

— Жёстко.

— Зато, надеюсь, эффективно. Время покажет.

— Мисс Гейнс. Мистер Андерсон.

— Маккенна.

— Пройдёмте в кабинет, пожалуйста. Посмотрим на ребёночка перед сдачей крови. Не ели сегодня?

— Нет, не ела.

Мне нравится слышать, что ещё недавно плод теперь официально считается ребёнком. И в лексиконе медицинского персонала, и в статьях на различных ресурсах, посвящённых беременности и родам, и в моей книге, которую я постепенно читаю. Плод это что-то нейтральное, что-то, к чему словно лучше не привязываться, не чувствовать эмоциональной связи. Но для меня она есть с самого первого дня, и даже тогда, случись нечто непредвиденное, я бы ощутила утрату. А сейчас и тем более. Когда малыш со всеми сформированными внутренними органами всё больше напоминает человека.

— Видите, здесь у нас голова, ручки и ножки. Она непропорциональна, если сравнивать с остальным телом, но это временно. В настоящее время рост ребёнка составляет от шести до девяти сантиметров, а вес находится в интервале от десяти до пятнадцати грамм. Нам нужно будет взвесить и вас. Чтобы следить за изменениями, — говорит Маккенна, — а сейчас я дам вам послушать сердечко.

— Мы уже можем его услышать? — Райан смотрит на экран, но в одно мгновение касается моей правой ноги около колена, будто для него это единственный способ поверить в происходящее. В то, что мы, и правда, услышим стук изнутри, просто сидя и лёжа соответственно, без всяких сложностей и необходимости ещё ждать. Я поворачиваю голову влево, чтобы увидеть мужчину, и внутри меня всё словно замирает. Диафрагма, дыхание, ритм в груди, в то время как помещение заполняет громкое и уверенное сердцебиение. Самый восхитительный звук на свете. По крайней мере, сейчас. До детского смеха и первых слов ребёнка.

— Сто шестьдесят пять ударов в минуту, мистер Андерсон.

— Это нормально?

— Всё, что в интервале от ста пятидесяти трёх до ста семидесяти семи ударов, вполне нормально. Может быть, у кого-то из вас есть ещё вопросы?

— У меня есть. Я читала, что на данном сроке ребёнок уже активно двигается. Хотя он ещё слишком мал, чтобы я ощутила его, и размеры позволяют ему свободно перемещаться в матке, но почему сейчас мы не видим никаких шевелений? Он точно в порядке? — в голову невольно лезут всякие ужасы. Про замершую по тем или иным причинам беременность. Про резус-конфликты между матерью и ребёнком, несмотря на то, что я вникла во всё это достаточно глубоко, чтобы понять, что подобное нам точно не грозит. У меня положительный резус, не отрицательный. К тому же мы только что слышали сердце…

— Успокойся, Моника. Всё хорошо. Он или она просто спит, — Райан касается моего живота, не обращая внимания, что кожа вся в липком геле. Пальцы плотно контактируют с ней, но это не внушает мне столько спокойствия, сколько я бы хотела получить. Чего-то всё равно не хватает… Вероятно, мнения профессионала.

— Да, малыш теперь то бодрствует, то спит, Моника. Если бы он трогал своё лицо, подносил ручки ко рту или делал что-то ещё, то я вас уверяю, мы бы непременно увидели это на мониторе. Не о чем беспокоиться. По крайней мере, до тех пор, пока мы не получим результаты биохимического исследования вашей крови. А сейчас встаньте, пожалуйста, на весы.

Вытерев живот и глубоко вдохнув, я подхожу к измерительному прибору и жду, когда цифры остановятся на конкретном числе. Привычный взгляду вес, который у меня всегда составлял пятьдесят два килограмма при росте сто восемьдесят сантиметров, так и не отображается в специальном окошечке, вместо этого замирая на значении пятьдесят. Я не питалась за двоих, мой рацион не претерпел особых изменений, и передо мной не ставили цель обязательно поправиться, да и токсикоз не мог не сказаться, но минус два килограмма… Мысленно мне становится почти что дурно. От страха, что я недостаточно сильна и слишком худа, чтобы дать ребёнку всё необходимое для его благополучного роста и развития.

— Я должна набрать вес, верно?

— Я понимаю, не так давно вы ещё были моделью, но теперь надо есть. И есть по-настоящему. Хотя частично это придёт само собой. Нам нужны как минимум десять килограмм.

— Хорошо, — киваю я, всё ещё смотря на цифры и не торопясь ступать обратно на пол. Мне никогда не приходилось набирать вес. Лишь скидывать его, чтобы соответствовать навязываемым индустрией параметрам. Чего-то иного в принципе нет в моей голове. Я только и умею, что следить за фигурой и поддерживать себя в форме. Как же мне забыть о прежних жизненных устоях?

Райан открывает передо мной дверь кабинета, когда мы выходим, пропуская меня вперёд. Наполненная раздумьями, я делаю шаг в сторону туалета и тут же чувствую обнимающую руку на правом боку.

— Моника? — в почти шёпоте волнение. Неправильное беспокойство. Состояние переживания. — Ты в порядке?

— Мне нужно в туалет. Подожди у кабинета. Скажи, что я скоро подойду и сдам кровь.

— Я останусь здесь, пока ты не выйдешь, и не спорь.

Я вздыхаю и скрываюсь в просторном санузле. И, слыша или представляя, что Райан прижимается к двери снаружи, задаю, наверное, странный вопрос:

— Сколько ты весишь?

— Восемьдесят два, но тебе не нужно поправляться до такой степени, — доносится до меня из коридора, — я отправил сообщению водителю и велел ему съездить в кофейню, купить восемнадцать круассанов.

— Это слишком много и вредно.

— Один раз в виде исключения можно.

— Ты ненавидишь то, что я вешу столь мало и могу… могу потерять ребёнка? Маккенна не сказала этого вслух, но она, очевидно, думает об этом. И я тоже… — несильный спазм, который, как я знаю, связан с растяжением матки, сопровождает мочеиспускание, пока я пытаюсь почувствовать малыша на тот случай, если он вдруг проснулся, но внутри по-прежнему ничего. Только тишина. Будто его там и вовсе нет. Но в моей сумке снимок УЗИ, и у Райана он тоже есть. А на снимке вполне человекоподобное существо.

— Мы его не потеряем, любимая. Если ты выйдешь оттуда, мы сможем закончить все дела здесь и поехать в издательство.

Я отпираю дверь, выходя на свет. Райан обнимает меня с поцелуем в лоб, и это успокаивает перед сдачей крови. Её вид не отражается на мне потерей сознания, но я всё равно смотрю на улицу за окном и чувствую радость, когда покидаю медицинский кабинет. Несмотря на то, что через пару-тройку дней нужно будет вернуться в клинику, чтобы получить результаты анализов и узнать их расшифровку, сейчас я стараюсь не думать о возможных генетических проблемах у ребёнка и выбираю сосредоточиться на Райане. На имущественном аспекте, что не важнее малыша, но всё равно имеет определённую ценность.