Трубадура - Дарья Волкова

на Степана. А потом принялся поглаживать усы. Они у него были длинные, густые и явно чем-то смазаны, потому что лежали ровно горизонтально по щекам, а кончики залихватски торчали вверх. Их-то и поглаживал задумчиво человек, в кабинете которого сидел Степан.

– Что скажете? – Стёпа кивнул на ноутбук. – Впечатляет?

– Даже не знаю, как это комментировать, – вздохнул мужчина и принялся гладить усы с другой стороны.

Стёпа какое-то время наблюдал за этим явно носившим медитативный характер действом, а потом ждать ему надоело. Не привык ходить вокруг да около, и времени ждать окончания медитации нет.

– Он подлец и мерзавец. Вам всё равно, что в организации, которую вы возглавляете…

Собеседник Степана отвлёкся от усов и протестующе замахал руками.

– Хорошо-хорошо, я помню, вы не руководитель. Вы один из заместителей, но тем не менее. Вы хотите держать среди своих коллег такую мразь?

Человек смущённо кашлянул. Снова взялся за усы, но быстро опустил руки. И Степан отчетливо понял: делать тот ничего не намерен. Ну и ладно, сами с усами.

– Дайте мне его адрес. Просто дайте мне его адрес. Как его можно найти.

– Не спешите портить себе биографию, молодой человек. Вот вы сказали «коллега». Коллегой его назвать уже нельзя… – Мужчина поставил локти на стол, сложил пальцы в замок и оперся о них подбородком. – Инициирована процедура… впрочем, вам это не важно. Кирилл Леонтьевич сейчас находится в лечебнице для душевнобольных. На Пряжке. С очень сомнительными перспективами.

– Что?! – Степан опешил. И, поскольку его не торопились просвещать, пришлось спрашивать самому. – Почему?

– А вот так. – Усатый вздохнул, кивнул на ноутбук. – Примерно при таких же… обстоятельствах… Не спрашивайте меня о подробностях, пожалуйста. Нам больших трудов стоило замять это дело. Но родственники его вцепились в тот эпизод… мертвой хваткой. И очень быстро организовали принудительное лечение.

Степан хмурился, обдумывая услышанное. Что-то не клеилось, но едва он собрался задать еще вопросы, как его опередили.

– Трёхкомнатная квартира в доме Веге[1] на Крюковом.

– Простите, что?

– Это дорогая, очень дорогая недвижимость в центре, – с усталым видом продолжил усач. – Я даже не возьмусь сказать, сколько стоит квартира в этом доме. Много миллионов. Родственники Кирилла Леонтьевича использовали этот шанс, чтобы признать его недееспособным, упрятать в клинику и заполучить квартиру.

– И у них это получилось?

– Скорее всего.

Степан молчал, осмысливая услышанное. Сказать было нечего. Попрощались молча, рукопожатием, и он вышел за дверь. По всему так выходит, что с местью Степан опоздал. Точнее, в этот раз верховные жернова смололи не только тонко, но и быстро.

Кадр шестнадцатый. Леонид Гайдай

Звучат знакомые всем с детства мелодии, и начинается движняк. Гайдай, друзья мои, Гайдай на экране.

Он таки изловил Ту в скайпе не без Лёвкиной помощи. Синие глаза и белозубая улыбка на загорелом лице. А он устал просто смертельно. И соскучился.

– Прилетаю завтра. Встретишь?

Она захлопала ресницами, всплеснула руками – совершенно как Василиса.

– Ой, Стёпа, надо же подготовиться! На рынок, пирог, мясо… Ох! – схватилась за голову.

– К черту пирог! – рявкнул он. Стоило отвлечься на чемпионаты – и всё пошло как попало. – И мясо к чёрту. Записывай или запоминай. Номер рейса…

– Хорошо. – Она быстро успокоилась, стала серьезной, привычной Ту. Взяла ручку со стола. – Диктуй.

– Только одна встречай, ладно?

Тура кивнула. А потом прижала пальцы к губам и протянула их к экрану. Воздушный поцелуй. Завтра он получит настоящий. Много поцелуев.

Гостиницу Степан забронировал заранее. Вымылся и побрился тоже заранее. Потому что осознал одну простую вещь – обнять и быть с ней – важнее всего. Важнее встречи с родными, отчета перед отцом за игру, торжественного ужина в исполнении Василисы, обмена новостями с братом. Всё это важно. Но только после их встречи. Соскучился. И надо убедиться, что с ней всё хорошо. И рассказать про дела в Питере. Но сначала – обнять и поцеловать. Нет, сначала – просто обнять.

Не представлял, не думал никогда раньше, что так можно скучать по человеку.

Сарафан был синим. Глаза еще синее. Кожа – в молоко добавили капельку кофе и получился дивный оттенок. Волосы отросли, вдруг стали слегка виться и густой светлой волной касаться плеч. И улыбка – прожекторная, белоснежная.

Ёлки-палки, он ослеп.

И это его обнимали, целовали в шею, тыкались носом в грудь. А он стоял столбом. И поверить не мог сразу – видимо, слишком часто ему прилетало за два последних чемпионата в голову мячом. И лишь когда Ту принялась его тормошить: «Стёпа, Стёпка, что с тобой?» – он рассмеялся громко, беззаботно и раскатисто. И обнял сам, как мечтал. И поцеловал.

Вот и гостиница.

– Шестнадцатый? – Ту бросила на него косой взгляд, пока они поднимались по лестнице.

– Мой полевой номер. Самый что ни на есть удачливый.

– Что же ты там собираешься делать в номере, если запасаешься удачей впрок?

Стёпка запнулся о ступеньку. Эти интонации… Не слышал раньше? Забыл? Тучка обернулась. Провокация была и во взгляде, и в повороте плеча. И в длине сарафане, черт его дери!

– Увидишь, – буркнул он хрипло и подтолкнул ее. – Ох, ничего себе, какую ты попу аппетитную нагуляла.

– На многое сразу не рассчитывай.

– Почему?

– Потому!

На пол полетели сразу его футболка и ее сарафан.

– Не смогу долго и ласково. Будет быстро. Может быть, грубо. Прости. Сразу и сейчас.

Сразу и сейчас. Немедленно. Пять шагов до кровати – десятикилометровый кросс. Но зато…

Протяжный женский выдох:

– Не умеешь ты грубо, Степа… Ты у меня ласковый.

– Я сейчас кончу, если ты будешь так делать.

Счастливый женский смех. Довольный мужской стон. Дальнейший сценарий известен.

Пусть первый раз вышел и в самом деле быстрый, зато зрение вернулось. И обнаружились интересные вещи.

Его палец скользнул от плеча к началу груди, пропутешествовал по ложбинке и замер. В сливки добавили кофе и получился дивный оттенок. Но где его зефир, черт побери?

– Так, я не понял, как ты загорала?

– Топлес, – как о чем-то само собой разумеющемся.

В груди Стёпки зародился звук, похожий на тот, что издают пароходы, отходя от причала. Он резко сел и шваркнулся затылком о стену.

– Как топлес?

– Без лифчика, – простодушно принялась объяснять Ту. – Чтобы загар был без белых полосок. Мне Лёва место показал в саду, потайное, говорил, вы там в детстве прятались от бабушки.

– Угу, – желчно проговорил Стёпа. – С нашего участка не видно. А с балкона соседнего дома отлично простреливается. Вот Серёге радость-то!

– Не говори глупости… – Тут