Довод для прощения - Ария Тес

— Дедуль? — аккуратно спрашивает малыш, и голос сразу теплеет.

— Мой сладкий Котик! Что нос повесил?

— Дедуленька! Деда! Я соскучился!

И хохочет, а потом начинает лепетать. Правда не успевает и пары предложений выдать...

— Погоди-погоди, ребенок. Я маму поругаю, и ты мне обязательно все расскажешь. Евгения Константиновна, не думайте, что я не слышу, как вы дышите! У меня к вам очень серьезный разговор!

Богу молиться бесполезно, может быть Перун меня спасет? Хотя тоже вряд ли. Я сглатываю плотный ком и блею, как овца.

— Д-да?...

Папа на миг замолкает, чтобы дальше взорвать мой мир на хрен.

— БАДЛОН, ЖЕНЯ?! Серьезно?!

Теряю связь с реальностью. Дико туплю. Еще и дрожу, как листочек на ветру. Что?

— Что?

— Ты положила мне бадлон, негодяйка! Бадлон!

Ох боже!

Дошло!

Часто-часто дышу, издаю даже смешок! Закрываю глаза ладошками. Бадлон…ох, Перун, спасибо!

Папа усмехается.

— Ну ты, конечно, даешь. Спасибо! С поклоном!

— Ты сам виноват! Я про рубашки тебе говорила, ты мне истерику!

— Я не…

— Еще как закатил! Это все твои тупые тайны! Я о Ларисе знаю с тех пор, как Котик упал!

Папа усмехается.

— Ля какая наблюдательная, ты посмотри...За отцом следит!

— Тут не нужно быть гением сыска, папуль. Вареньем воняло на весь этаж.

— Воняло? Ты поэтому за выходные сожрала три банки? Потому что тебе воняло?

— И вовсе не три!

— Понятно теперь почему ты предпочитаешь платья...

— О! Ранил в самое сердце! — притворно прикладываю руки к груди, но потом устало цыкаю, — Я была беременна и пару месяцев не видела собственных ног, а еще ты помогал мне вставать. На меня шутки про величину моей пятой точки больше не действуют!

— Клянусь, я куплю тебе табличку, мерзавка.

— Тогда я тебе теннисные мячики на ходунки!

— От зараза! Женя, мать у тебя — чистый ангел. Я? Просто прелесть! В кого ты такая язва?

— Это все окружающая среда. Говорят, воздух у нас загрязнен, озоновые дыры в атмосфере...

— В голове у тебя озоновая дыра, — важно констатирует, и я почти с ним согласна.

Даже не одна.

— Вот у меня вопрос. Ты считаешь, что я такое заслужил?

— Я тебе снова повторяю: когда я пыталась постирать твои рубашки, ты на меня рычал! Нечего было помаду на них прятать! Будто это тайна мадридского двора, господи боже! Да весь дом о вас судачит!

— И ты мне за это шерстяной бадлон! Евгения Константиновна, вы хоть представляете, что значит быть в шерсти в цехе?! Где жара под сорок!

— Единственный цех, где я была — шоколадный. Еще в школе. Не представляю, но, надеюсь, это послужит тебе уроком! — нагло парирую, а он вот сто процентов глаза закатывает с еще одним, привычным смешком.

— Думаю, меня Господь Бог таки покарал за то, что когда-то я воровал яблоки у бабы Нюры. Она мне вечно в догонку орала, что я еще свое получу! И вот!

Теперь начинаю смеяться я. Беззвучно, прикрыв глаза, и даже когда слышу.

— А ну-ка, Котик! Говори! Что там мама? Смеется над отцом?

— Она хихикает, дедуля! Мерзко.

С укором смотрю на сына.

— Павлик Морозов!

— Но-но! Птичку нашу попрошу не обижать.

— Он сдал меня! С потрохами!

— Это потому что у него гены мои доминируют. Растет честным, порядочным пацаном, а ты вся в бабку.

Открываю рот от наглости!

— Как ты смеешь?!

— Это правда. Характер у нее — выгребная яма. И у тебя тоже. Местами. Как…

О нет-нет-нет! Истерично ищу способ отвертеться от разговора еще на намного, поэтому выпаливаю раньше, чем он закончит фразу «как дела?»

— Как съездил? Что там случилось?

Папа устало вздыхает.

— Да сборище утконосов, а не инженеры. Сломался станок, панику подняли, как будто на Землю летит астероид размером с континент!

— Сам сломался?

— Не-а, — весело отвечает, я поднимаю брови.

— Чему тогда радуешься?

— Конкуренты заглотили.

— Фу, какая мерзость слышать такое из твоих уст, — кривлюсь, но потом спрашиваю спокойно, — Починил?

— Нет, конечно! Ты белены объелась? Чтобы такое починить время нужно, чертежи всякие и прочая чухня...для кого-то, кто не работал в Красном селе. Испугали ежа голой задницей! Я тебя умоляю. У нас такое было, что в этих стерильных цехах и не снилось!

— Они должны тебе премию.

— Они ее и дали, так что…куда вы там с Котиком хотели? На Гавайи рыбок смотреть? Поздравляю. Ищи билеты.

— Ты наладить все можешь…

— А то! Как нашу ласточку, помнишь ее? Ох, летает до сих пор, голову на отсечение…

В голосе слышна улыбка и нотки ностальгии, которые я, конечно, тоже перенимаю, но не вставить свои саркастичные пять копеек просто не могу.

— Как ее забыть? Эта болотная жаба оставила неизгладимый след на моей нежной психике.

— Вот ремень бы оставил неизгладимый след на твоей нежной…кхм, психике, дорогая. Надо было его по назначению использовать.

— У тебя не было ремня!

— Еще как был! С огромной пряжкой. Кстати о ней, у меня для тебя новости.

— Я хочу их знать?

— Я хочу, чтобы ты их знала, и этого достаточно. Поздравляю! Я нашел тебе мужа.

Резко дергаюсь и морщусь, как будто лимон целиком съела. С коркой.

— Прости?!

— Ну как? Не то, чтобы прям «му-ужа», и не то, чтобы прям одного…

— А ты мастер объяснять ситуацию не туманно.

— Парнишек ко мне приставили, Евгения Константиновна. Один — дурак дураком, сын директора, и вообще не понимает в том, чем мы там занимаемся. Зато веселый. Легкий такой, поняла? Еще пляшет. Выделывал передо мной всякие штуковины, хвост пушил. Я ничего не понял из того, что он там трепал, но, думаю, тебе бы зашло. Похож на твоего музыканта Славку.

Резко краснею. Почему-то. И снова бросаю взгляд на Влада. Почему-то.

Он меня им препарирует. Щурится, я сглатываю плотный ком нервов и снова смотрю в телефон. Лучше уж туда, честно...слушать про гипотетических мужей...

— ...Второй вот мой фаворит. Молодой, почти готовый инженер! И без золотой ложки. Все сам!

— А при чем здесь пряжка от ремня?

— Как это при чем? Тебя держать в узде нужно, хамка! Первый на это неспособен в принципе, зато хоть похихикаешь,