Брак и злоба - Триша Вольф

class="p1">Он кладет пистолет перед собой, принимая стоическую, неподвижную позу.

— Вам придется спросить у своего мужа.

Я сглатываю, понимая, как пересохло во рту. Я двигаюсь к столу, чтобы взять бутылку с водой, но звук стука в дверь прерывает мои шаги. Я задерживаю дыхание, ожидая услышать голос Люциана, но другой знакомый голос проникает сквозь дерево и застывает на месте.

Раздается крик, затем громкий удар, после чего дверь разлетается на куски. Мэнникс падает, и страх охватывает меня, когда я вижу, как он целится в моего дядю, протискивающегося в дверь. Дядя Карлос отбрасывает пистолет Мэнникса в сторону и забирает его себе, засовывая за пояс. Затем он направляет на Мэнникса свое оружие.

Я не думаю, я реагирую.

Все, что я вижу, — это жена Мэнникса, возможно, сидящая дома с маленькими детьми, бегающими вокруг ее ног, в то время как он здесь, умирает за меня. Я не могу этого допустить.

Я бросаюсь к дяде и хватаю его за предплечье. Раздается выстрел, и пуля вонзается в стену.

Дядя бросает на меня смертоносный взгляд.

— Черт возьми, ragazza stupida, что с тобой?

Я пытаюсь вырвать револьвер из его рук, но он отступает назад и ударяет стволом по моему лицу. Боль пронзает скулу, жало ослепляет. Во рту появляется медный привкус крови, и я прикасаюсь к лицу, чувствуя, как сталь рассекает кожу.

— Черт, — рычит мой дядя. — Ты была мне как дочь, Виолетта. Но ты стала такой же, как твоя распутная мать. Вечно устраиваешь неприятности. — Он смахивает со лба потные пряди волос, высоко задирает подбородок и смотрит на меня сверху вниз. В его взгляде столько презрения, что я удивляюсь, как он вообще считает меня семьей.

— Ты убил ее, — обвиняю я его.

Его смех безжалостен и пуст.

— Я не убивал эту шлюху. Хотя я заказал на нее покушение, так что да, я тебя понимаю. — Он подходит ближе, и я вижу Мэнникса, раненого и истекающего кровью на полу. Безоружный. Угасающий.

Нора, по крайней мере, подходит к нему и кладет руки на рану в ноге, пытаясь остановить кровотечение.

Я смотрю на дядю.

— Мой отец знал? — Он молчит.

— Кто-то был занят тем, что забивал тебе голову. — Он подбегает достаточно близко, чтобы схватить мою вуаль и волосы, и откидывает мою голову назад. Я не сопротивляюсь, когда он приставляет ствол пистолета к моему виску. Сталь раскаляется добела и обжигает кожу. — Кто, по-твоему, одобрил это убийство? — мрачно спрашивает он. — Твой отец был слишком слаб, чтобы сделать то, что нужно было сделать с твоей матерью. Поэтому я взял эту проблему на себя. Как дон, я мог выдать его, но как ее муж, Сальваторе должен был дать свое благословение.

Тошнота скрутила мой желудок. Благословение. Мой отец, одобривший убийство собственной жены, считается благословением для этих людей. Я опускаю взгляд в пол, стараясь не видеть дядю Карлоса и слыша только голос злодея, которым он на самом деле является. Я не могу сдержать дрожь, сотрясающую мое тело, и гневные слезы, льющиеся из глаз.

Его взгляд изучает мое лицо, его собственное — бесчувственная пустошь. Годы кровопролития и смерти от его рук.

— Похоже, нам придется обращаться с тобой также. — Он сильнее прижимает ствол к моему виску.

Я выдерживаю его взгляд. Если на этот раз он собирается нажать на курок и сделать все сам, я хочу, чтобы он запомнил мои глаза — глаза, которые я разделяю с матерью. Надеюсь, они будут преследовать его.

Только вот, глядя в злобные глаза дяди, человека, который избегал меня, а не относился ко мне как к дочери, как он утверждает, я понимаю, что моя смерть не будет его мучить. Он бездушен. Он убьет снова. Возможно, он убьет Нору.

Или Люциана.

Нет, если мне суждено умереть, я заберу этого ублюдка с собой.

Я резко кручу головой, чтобы вырваться из его хватки, мучительно теряя при этом волосы, и кусаю его за запястье. Он ругается, и у меня появляется достаточно времени, чтобы ударить его по яйцам. Рефлекторно он снова бьет меня по лицу огнестрельным оружием. В глазах потемнело, боль стала такой сильной, что я едва чувствовала живот, а желчь подкатила к горлу.

Я падаю на пол, комната раскачивается. Пока я усиленно моргаю, пытаясь прояснить зрение, я бью его по коленной чашечке. Прежде чем он успевает полностью прийти в себя, я переворачиваюсь и поднимаю платье. Рука дяди тянется к моему горлу и душит меня, пока он поднимает пистолет к моему лбу. В борьбе я тянусь вниз, хватаю нож Люциана, прикрепленный к моему бедру, и вырываю его.

Страх делает тебя слабым — слишком слабым, чтобы защитить себя, — но убежденность пересиливает страх и дает тебе силы вогнать нож в грудь человека. Через кости и хрящи, прямо в сердце.

Звуки затихают, а уши наполняются тяжелым гулом. Кровь бурлит в моих артериях. Я вижу момент, когда мой дядя осознает, что произошло. Он смотрит на свою грудь, на костяную рукоять, на кровь, расплывающуюся по его белой рубашке, словно маленькие красные снежинки смерти.

Он скатывается с меня и хватается за оружие, но уже слишком поздно. Его руки отпадают, а глаза безучастно смотрят в потолок.

Один миг отстраненного облегчения, а затем наступает ад. Я даже не слышала, как он вошел в комнату. Дэмарко обхватывает мои ноги, его руки сжимают мою шею, а он обрушивает на меня поток проклятий.

— Что ты наделала, тупая сука…

Нора появляется над ним, готовая обрушить на его голову большую вазу, но он быстро выбивает вазу из рук Норы и бьет ее кулаком, отправляя на пол.

Через несколько секунд все его внимание снова обращено на меня.

— Ты грязная, гребаная дрянь. Я хочу услышать, как ты задыхаешься, когда я вытрахаю из тебя всю жизнь.

Он протягивает руку между нами и расстегивает свои брюки, а затем с силой задирает мое свадебное платье вверх по бедрам. Я слышу треск рвущегося нижнего белья, когда материал обжигает мою плоть. О, Боже…

Когда я с трудом втягиваю воздух, не в силах наполнить легкие, его полные ненависти, угрожающие глаза — последнее, что я вижу, прежде чем комната погружается в темноту.

Глава 18

Жатва и Вечность

Люциан

Я был готов в одиночку справиться с Карпелла. Один за другим я бы отомстил, методично разрушая организацию изнутри, пока либо я не сотру их мерзость с лица земли, либо они не пустят в меня пулю.

Все изменилось в тот