Татьяна Туринская - На восходе луны

Марина с вызовом посмотрела на Антона:

— Я что, должна объяснять свой ответ? Сам не понимаешь?

Антон невесело усмехнулся:

— Понимаю. Вернее, догадываюсь, что на твой ответ повлияла незапланированная встреча с моей женой. Ну и что? Я разве скрывал, что женат? Ты, между прочим, тоже замужем. Это ровным счетом ничего не меняет!

— Да, Антоша, ты не скрывал о женитьбе, — согласилась Марина. — Вот только забыл упомянуть о том, что буквально со дня на день станешь отцом. А так… можно сказать, что ты от меня действительно ничего не скрывал.

Антон тяжко вздохнул:

— Да, я не сказал, что она беременна. Потому что знал, что в этом случае ты ответишь: 'Нет'. И оказался прав. А я хотел услышать твой истинный ответ, понимаешь? Да, с моей стороны подло бросать ее сейчас, в таком положении, но это все равно рано или поздно произойдет. Я женился на ней сугубо по нужде, как порядочный человек. Я никогда ее не любил, а потому жить с ней все равно не буду, не смогу. Я женился для того, чтобы она родила законного ребенка, который имел бы отца. Она так плакала, так боялась рожать без мужа… Ну не мог я ей отказать! Думал, стерпится — слюбится, а оно не получается, понимаешь? Может, и получилось бы чего, но вот встретил тебя, и белый свет не мил! Я хочу жить с тобой, а не с ней! Понимаешь? С тобой!

Марина молчала и смотрела не на собеседника, а на Аришку, нетерпеливо подпрыгивающую от возбуждении в медленно продвигающейся очереди. Потом перевела взгляд на Антона:

— Ты ей сейчас нужнее, Антоша. Нельзя бросать женщину в таком уязвимом положении. Понимаешь, просто нельзя, и все, без каких-либо объяснений. Это в сто, в тысячу раз более подло, чем бросить небеременную жену. Она сейчас никак не может быть одна, ей нельзя быть одной, понимаешь? И не только до родов, но и после. Я знаю, как это больно, я прошла этот путь. Этот период и двоим нелегко дается, а одной, да еще и брошенной… Мы с тобой просто не имеем на это морального права, понимаешь? И поэтому я говорю: 'Нет'.

Антон согласно кивнул:

— Да, конечно, ей будет очень тяжело, не собираюсь спорить. Но вряд ли ей будет тяжелее, чем тебе в свое время. И ничего — ты ведь справилась. И она справится. Тем более я не собираюсь оставлять ее без помощи. В материальном плане она не будет иметь проблем. Я, конечно, не Рокфеллер и осыпать ее миллионами не могу, но все необходимое у нее будет. Кроме того, я найму для ребенка сиделку, или няню, как там она называется. Она ни в чем не будет нуждаться, уверяю тебя! И в то же время это совершенно не отразится на тебе, вернее, на вас с Аришкой — вы тоже будете иметь все необходимое, и даже больше!

Марина нахмурилась:

— Вы, мужчины, все такие, да? Ну как же ты не понимаешь — не в деньгах счастье! И не их отсутствие является для женщины самой страшной трагедией! Ты пойми: беременность, первые годы жизни ребенка — это совершенно особенный период, особенный во всех отношениях, и больше всего в эмоциональном. Женщина в это время невероятно уязвима, и предательство на этом этапе для нее становится непосильной ношей. Предательство — это всегда подлость, это всегда больно, но на данном этапе это, можно сказать, подлость непростительная, если хочешь, смертельная…

Антон возразил:

— Но ты же не умерла! И с ума не сошла. Я могу представить, как тебе было несладко, но ведь ты-то выдержала! А ей будет проще — у нее, в отличие от тебя, будут помощники. Я же не собираюсь бросить ее просто так…

— Нет, Антон, — вздохнула Марина. — Ты ничего не понял. Ей ведь не помощь твоя нужна. Ей ты нужен, ты! Сам, понимаешь? Просто чтобы был рядом, и все, ей сейчас ничего другого не надо. Ни шикарных нарядов, ни бриллиантов, ей сейчас нужно просто быть рядом с тобой, просто иметь возможность в любое мгновение поделиться с тобой своими опасениями. Ты ведь даже не представляешь, как ей сейчас страшно! И это не ее глупые выдумки, эти страхи — результат ее физического состояния. Беременность совершенно меняет женщину, и не столько даже внешне, сколько внутренне, особенно на эмоциональном уровне. Ты же у нее сейчас свет в окошке, забери тебя у нее — и она останется одна в кромешной темноте. Нет, Антон, я просто не имею морального права разбивать вашу семью. Ей ты сейчас нужен больше, чем мне.

— То есть тебе я не слишком-то и нужен. Я правильно понял?

Марина усмехнулась:

— Мужчины! Вы всегда слышите только то, что хотите услышать. Сейчас стоит не вопрос, нужен ты мне или не нужен, сейчас стоит другой вопрос: кому ты нужен больше. И по всему выходит, что она без тебя обойтись не сможет. А я, Антоша, сильная женщина. Не потому, что родилась такой — мне пришлось стать сильной. Не для того, чтобы выжить самой, а для того, чтобы помочь выжить Аришке и маме. И я научилась быть сильной. Только честно тебе скажу, это очень трудно — быть сильной, очень. А еще труднее научиться ею быть. И я не хотела бы, чтобы твоей Наташе пришлось пройти ту же школу жизни. И поэтому я отвечаю тебе: 'Нет'. К тому же я с самого начала беременности знала о том, что мне предстоит рожать и поднимать ребенка в одиночку. Я с самого начала настраивалась на трудности. А она ведь принимала решение о том, оставить ли беременность или прервать ее, уже после того, как ты изъявил желание стать ее законным мужем, то есть быть с нею рядом в радости и печали, а уж тем более во время беременности и после появления на свет малыша. Твоего малыша, понимаешь, Антон?

После короткой паузы Антон спросил:

— То есть в данной ситуации мои пожелания не учитываются? Я бесправен, я раб своей беременной жены?

Марина, вновь переведя взгляд на Аришку, уже почти подобравшуюся к заветному окошечку, ответила:

— Ну, Антоша, раб беременной жены — это очень грубо, даже принимая во внимание всю сложность ситуации. Естественно, ты имеешь право на желания, но, как человек женатый, то есть принявший на себя определенные обязательства, в данный момент просто обязан согласовывать свои желания с желаниями и потребностями законной супруги. И вообще, Антон, давай закончим этот бессмысленный разговор. О чем вообще можно спорить, когда ты вот-вот станешь отцом? Ты пойми — у тебя скоро будет свой ребенок. Плоть и кровь, твое, родное, понимаешь? Ну как же я могу забрать тебя у твоего сына?!! Господи, Антошик, ну как же ты сам не понимаешь, что я при всем желании не могу ответить тебе согласием!

Антон двумя пальцами аккуратно повернул к себе Маринино лицо, вгляделся в ее глаза серьезно, даже пытливо, и не столько спросил, сколько сказал утвердительно:

— Но ведь остается целый процент на то, что Аришка моя дочь! Ты ведь уверена лишь на девяносто девять процентов, что ее отец тот, другой. И целый процент — что она моя дочь! И тогда она имеет на меня не меньшее право, чем еще не родившийся ребенок. Чем Аришка хуже, чем ребенок Натальи?