Бывший папа. Любовь не лечится - Вероника Лесневская

- Да, никаких поспешных действий и паники, - соглашаюсь, а сам испытываю легкий шок от поведения жены. И это ее я гонял по психологам? Она сейчас полностью меня заменяет, приятно удивляя сознательностью и стальным характером.

- Значит, отдыхай, - командует, довольная собой.

- Победила. Сдаюсь! – приподнимаю один уголок губ, и она тут же касается их пальцами, невесомо порхает по моему лицу.

- Мама готовит тебе овощной бульон и кашу, папа вечером привезет ужин, - чеканит так, будто заранее знала, что сможет меня убедить. – У тебя есть пара часов на отдых, - поглядывает на циферблат настенных часов.

- Не ожидал от тещи и тестя такой заботы, - хмыкаю настороженно.

- Зря, Назар, - важно отчитывает меня, обиженно поджимая подбородок. – Они никогда не относились к тебе плохо. Просто хотели, чтобы я была счастлива…

- Со мной не была, - не спрашиваю, а констатирую факт.

Заранее знаю ответ. Я отвратительный муж, невнимательный и жесткий.

- С тобой было... по-разному, - честно выдает на рваном выдохе, и я благодарен ей за правду. Она сближает нас. – Но без тебя гораздо хуже. Хочется умереть, - добавляет едва различимо.

- Хм, взаимно. Я почти сдох, - грубо выплевываю.

Это не признание в любви, зато от чистого сердца. Как есть.

- Значит, лучше нам быть вместе.

- Согласен, но не сейчас… Милая, когда Геннадий Андреевич появится, ты лучше езжай с ним домой. Побудь с сыном и родителями, - нехотя отстраняюсь от нее, обессиленно падая на подушку. Проклятое успокоительное! – Обещаю, я не сбегу.

- Нет, доктор разрешил мне остаться. Я буду с тобой, - упрямо фыркает, а я вместо ответа невольно зеваю. Черт! Совсем расклеился. – Опять отключаешься? – снисходительно хихикает Надя и ласково гладит меня по плечу. Наклоняется, целует в уголок губ, который тут же тянется вверх. Ведет своим носом вверх по моему, чмокает в лоб.

Согревает. Ласкает. Убаюкивает.

Глаза слипаются от ее тепла и нежности. Разум плывет.

- Лошадиная доза транквилизаторов, - хрипло рычу в свое оправдание, не в силах бороться со слабостью. Когда-то в таком же состоянии была Надя. Засыпала в палате реабилитационного центра, а я сидел рядом, держал за руку, охранял ее сон, чтобы не вернулись ночные кошмары. – Милая, не жалей меня.

- Это не жалость, Назар, ты ошибаешься, - вздыхает она и ложится со мной. Устраивается на моей груди, словно мы дома. Как же хорошо с ней. Она и есть мой дом. – Это любовь, - чуть слышно признается, крепче обвивая меня руками.

- Наденька… - зову слабо, с закрытыми глазами, а она прикладывает палец к моим губам.

- В горе и в радости, - возвращает мне мою же фразу, сказанную тогда…

Глава 27

Надя

Мужская ладонь обжигает поясницу, и от легкого прикосновения тело и душа наполняются теплом. Я аккуратно устраиваюсь на диване, не отказываясь от поддержки Назара. Наоборот, благодарно улыбаюсь ему, тянусь за поцелуем и ныряю в уютные объятия, стоит лишь ему раскрыть руки.

Хочу, чтобы он чувствовал, как я нуждаюсь в нем. Не во враче Богданове, а в любимом муже.

Я научилась быть самостоятельной за те дни, что ухаживала за ним в клинике, но теперь с удовольствием возвращаюсь в образ слабой женщины… под защиту настоящего мужчины.

- Не передумала? – нарушает благодатную тишину. - Все еще хочешь присутствовать во время тяжелого разговора?

В его голосе нотки стали, но при этом он продолжает ласково поглаживать меня по голове и перебирать пальцами собранные в хвост волосы.

До мурашек по холке. До слабой дрожи. До жара за ребрами.

Приятные эмоции смешиваются с горьким ожиданием неизбежного.

Бросаю взгляд на настенные часы. Ровно через десять минут раздастся звонок в дверь. Еще через две - порог переступит Евгения Климовна, а затем гостиная наполнится мягким топотом и милым лепетом Ангелины.

От предвкушения встречи с дочерью в солнечном сплетении растекается жидкая лава, а по щеке предательски ползет слеза. Когда-нибудь эта боль притупится и сменится тихим семейным счастьем. Но за него придется побороться.

- Да, думаю, вместе нам будет легче ей все объяснить, - произношу уверенно и запрокидываю голову, чтобы посмотреть Назару в лицо. Глаза в глаза. Нежно провожу рукой по грубой щеке, пальцами очерчиваю выступившие скулы. – Вместе, как договаривались.

- Хорошо. Сынок уснул? – кивает на дверь нашей общей комнаты.

- Да, часика полтора у нас есть, - рвано вздыхаю. – Хочешь, я сделаю тебе чай?

- Нет, давай просто посидим так немного, - крепче обнимает меня, и я прикрываю глаза, уткнувшись носом в пульсирующую артерию на его шее. – Мне тебя доктор прописал, - хрипло смеется, целуя меня в висок.

Теряем счет времени, растворяясь друг в друге.

В жестокую реальность нас возвращает мелодичная трель, доносящаяся со стороны входа. Назар спешит открыть дверь, любезно приглашает Евгению Климовну присесть, а Ангелину отводит на коврик, заранее заваленный игрушками. Ведет себя стойко, невозмутимо, будто соткан весь из железных нитей.

Недавно я убедилась, как тяжело ему дается показная выдержка. Это всего лишь внешняя оболочка, которая не в силах уберечь сердце от боли. После приступа я стала внимательнее относиться к мужу, чутко улавливая его истинные эмоции.

Сейчас он нервничает не меньше, чем я.

- Евгения Климовна, я хотел бы поговорить с вами об Ангелине, - начинает беседу, садясь рядом со мной. В кресле, повернутом по диагонали, по правую руку от него – бабушка нашей дочки.

- А что случилось? Откат? – взволнованно вскидывается она, поглядывая на малышку. У меня сердце щемит от осознания того, как сильна и безгранична ее любовь к чужому ребенку. – Вы отказываетесь от нас?

- Никогда, - многозначительно выпаливает Богданов и берет папку со стола. Раскрыв, протягивает бумаги Евгении Климовне. – Взгляните.

- Что это? – разворачивает дрожащими руками, вчитывается в текст, хмурится с каждой строчкой.

- Выписки из роддома. Одна принадлежит вашей внучке, вторая… нашей с Надеждой дочери, - Назар делает паузу, и я ободряюще накрываю его руку своей, поглаживаю костяшки пальцев.

- Да, вы однажды упоминали, что между ними день разницы, но… - складывает документы, теряя к ним интерес. – Вы сказали, ваша дочь умерла… Соболезную, однако не понимаю, как это касается нас.

- Непосредственно, - отрезает Назар. –