Преданная. Невеста (СИ) - Мария Анатольевна Акулова

душе не ебет, что между нами на самом деле. Никто не знает. Знаем только мы. Мне казалось, одинаково.

Она молчит. В глазах читается отчетливая боль.

И мне больно, поверь.

Мы вдвоем висим на волосинке. Да, малыш?

Что делаем? Рубим или карабкаемся.

— Я тебя трахал, потому что я тебя люблю, Юля.

Жмурится. Не так хотела, да? И я не так хотел. Прости.

— Я просил тебя раньше и прошу еще раз: всегда думай о последствиях. Всегда, блять, Юля. И я буду думать. Обещаю. Ты можешь собрать вещи. Если не веришь — я пущу. Но если спросишь, хочу ли, я отвечу, что нет. Мне сложно. Я пиздец какой злой. Я все еще хочу вскрыть твой телефон, дать в морду тому пиздюку, с которым вчера видел. Если ты думаешь, у меня в голове нет картинок, как ты изменяешь мне с другим — ошибаешься. Я сдыхаю, Юлька. Я нахуй сдыхаю. Но я хочу жить. И жить я хочу с тобой. Ты мне веришь?

Я не знаю, что именно ее ломает. Саму или сопротивление. Она всхлипывает. Не могу просто смотреть. Забрасываю руки себе на шею. Обнимаю.

Ты хочешь мне верить? И я тебе хочу.

Еще вчера я думал, что мою жизнь к ебеням рушит девочка, которой я слишком сильно доверился. Сейчас чувствую: что будет с нами дальше — в моих руках. И это не потому, что она — ебаная малолетка, а я — дохуя мудрый стратег. Все сложнее. И проще.

Нас почти уничтожила игра, в которую втянул ее я.

А главное правило рисковых игр для меня всегда было одним. Не знаю, почему я его забыл.

Нельзя рисковать тем, что не готов потерять.

И это не деньги. Не должность. Не власть. Не свобода.

Она утыкается в мою шею. Приоткрывает рот и жадно дышит. Позволяет себе. Страшно, но позволяет. И я позволяю. Все дохуя сложно, но с плеч летит огромная гора.

Это не деньги. Не должность. Не власть. Не свобода.

Раньше у меня в сверхрисковых ставках была только семья.

А теперь там она.

— Я тебя вывожу, Юль. Достаточно.

Глава 28

Юля

Я очень люблю воду и плавать. В детстве, к сожалению, бывать на море ежегодно у нашей семьи возможности не было, о систематическом посещении бассейна речи тоже не шло, но ярчайшими воспоминаниями в памяти до сих вспыхивают брызги прозрачной соленой воды, гул детских визгов, приглушение звуков, когда, как кажется, ныряешь глубоко-глубоко, а папа потом говорит, что попа была на поверхности. Ты не веришь. Ты видела дно! Ты видела рыбок! Ты была глубоко!

Я вытягиваю руки над головой и складываю в изящную птичку, приподнимаюсь на носочки, пружиню, а потом отталкиваюсь и по идеальной амплитуде красиво вхожу в воду.

В детстве это была бешеная бомбочка. Папа не смог научить меня нырять красиво.

Сейчас — я почти дельфин.

В бассейне тоже соленая вода. Уши привычно закладывает. Я открываю глаза и вижу мелкую лазурную плитку. Улыбаюсь. Пускаю воздух. Отталкиваюсь и выныриваю.

У папы не получилось меня научить. У Славы — да.

Делаю несколько гребков вдоль бассейна, создавая видимость, что не замечаю, как он следит за мной над своим телефоном. Он знает, что меня разрывает от гордости. Он просто ждет.

И я, конечно же, не подвожу.

Проплыв немного, упираюсь в бортик и выталкиваю себя из воды тоже так, как это делает он.

Ступаю босыми ногами по нагретому греческому кафелю. Балансирую руками, чтобы не дай бог не упасть.

Когда подхожу к его шезлонгу, он уже отложил телефон и поднял взгляд.

Смотрит на меня так, что внутри все кувырком. Он часто так смотрит. Весь наш отпуск так смотрит.

Я мокрая и холодная. Он — нагретый на солнце, пусть и сидит под зонтом. Протягивает мне полотенце, я мотаю головой и отбрасываю.

Сажусь сверху. Упираюсь локтями в плечи. Тянусь лицом к лицу. Мочу его и греюсь.

— Сколько поставишь за прыжок? — Спрашиваю в губы. Он улыбается.

Ведет пальцами по влажным распущенным волосам. С них, тем временем, дорожками вода стекает по моей спине на его ноги.

Тарнавский держит интригу, а я изнываю. От любви. От счастья. От нетерпения.

— Восьмерочку.

— Вот черт! — ругаюсь несдержано и кусаю его за подбородок. Он вряд ли ожидал. Смеется.

На моей ягодице сжимается ладонь. Потом я чувствую звонкий шлепок.

Это можно. Нам сейчас всё можно. Мы одни на Родосской вилле. У нас личный бассейн. Огромная спальня с панорамными окнами, ведущими на него и дальше — на море. Мы катаемся по острову, едим креветки, размером с мое предплечье. Моя галерея под завязку забита фотографиями. Иногда кажется, что еще немного и полностью будем состоять из вина, соленой воды и солнца.

Вокруг нет никого, кто знал бы нас, осуждал или завидовал. Есть только мы, свобода и вседозволенность.

— Почему восемь? Я же хорошо нырнула! Разве брызги были?

— Жопу оттопырила опять.

— Твою м… — Детство давно прошло, а жопа все так же, как поплавок.

— Не ругайся, Юль.

Слушаюсь. Усмиряю свой азартный пыл тут же.

Будет десятка, Юль. Будет. А пока…

Смотрю Славе в глаза. Он в ответ. Радужка темнеет. Взгляд спускается к губам. Он не просит, но я подаюсь вперед сама.

— Нам тебя спф-ом снова нужно намазать, — шепчу, приоткрыв рот. Делаю волнообразное движение промежностью по мужским бедрам.

Наша поездка очень напоминает медовый месяц. Только свадьба ему не предшествовала.

Подаюсь еще вперед — встречаемся губами. Несдержано тихо стону, а Слава тянет лямки лифчика на спине. Расслабляет их. Скатывает с плеч бретели. Откладывает на столик рядом со своим телефоном верх моего купальника. Я трусь сосками и его грудь.

У судьи сейчас официальный отпуск, но палиться, что он заграницей, нельзя. Поэтому весь спф я трачу на него. Мажу старательно лицо и тело. Обещаю, что дома еще и поскраблю. Этот вопрос у меня на контроле, но пока мы целуемся, он меня трогает. Гладит ягодицы, спину, грудь. Подключаем языки. Я скольжу по возбуждению активней. Упираюсь в покрытую жесткими волосками грудь ладонями.

Сейчас в нас так много чувств, что это кажется нереальным.

Сколько бы я не пыталась занырнуть показательно глубоко в бассейне, свое самое глубокое погружение не повторю. Оно было в ложь. Отчасти чужую, отчасти самообман.

Я до самой смерти буду благодарить Славу за то, что сделал для нас. Когда пытаюсь вслух — он злится, поэтому куда чаще я благодарю про