Ее внутреннее эхо - Ольга Пряникова

не уложившийся в двадцать пять секунд, все-таки уехал в Москву, некоторые активисты, прежде, чем упасть лицом в подушки, обсуждали, с чего это шеф внезапно взбесился.

Было ясно – бабы, уничижительные высказывания со стороны продюсера, неудовлетворенные амбиции.

А сам Митя уже спал. Спать он мог только в абсолютной темноте, но все равно часто вздрагивал и просыпался. Давно пора было идти к врачу, но прием любых таблеток, меняющих сознание, сразу сказался бы на фильме. Его мучили кошмары. Пить он уже не мог, да и боялся, что без Соньки некому будет реанимировать его поутру.

Ночью едва слышно скрипнула дверь. В кромешной темноте кто-то вошел в его номер, сел возле кровати. Чиркнула спичка – длинный огонек осветил красивое женское лицо.

Катя огляделась. Митя спал рядом, было слышно, как он постанывает во сне. Она нащупала его руку, поднесла к губам.

Он проснулся от собственного душераздирающего крика.

Из соседнего номера прибежал всклокоченный оператор со смешной фамилией Валторна. Звали его Валентин. Он исполнял и добрую половину обязанностей художника картины, потому что был непьющий, а художнику платили так мало, что тот одновременно работал на кого-то еще, и регулярно ездил в Москву.

Валентин начал трясти Митю за плечи, потом догадался побежать за водой.

Трясясь от ужаса и захлебываясь судорожными глотками, Митя спросил:

– Она была здесь, была, да?

– Кто, Мить?

– Онаааа! – Митя отшвырнул стакан и перекрестился.

Начал вслух читать молитву.

Валторна, пятясь, вышел из комнаты и закрыл дверь.

В коридоре собралась небольшая толпа любопытствующих.

– Ну, что с шефом? Что он там, Валь?

Валторна помолчал, подбирая слова.

– Что, что… Допился шеф. Чертей видит, – сам перекрестился и пошел к себе, досыпать.

С тех пор Митя спал только днем.

Катя не звонила. Сонька и вовсе не брала трубку. Без нее съемки шли на автомате, выставили-сказали-сняли. Как в рекламе йогурта. Не хватало ее перфекционизма, ее маниакальной придирчивости к мелочам, принципиальности, ее вкуса и особого внутреннего баланса между поделкой и искусством. Но снимать было нужно.

После особенно ужасной недели, истерзанный кошмарами, он позвонил Маше. Она с огромным трудом взяла отпуск и приехала к нему на целый месяц, после которого решили лететь обратно в Москву, съемки в Крыму были почти закончены.

Он страшно боялся, что Катя приедет и застанет их с женой, вот так, ночью – что она тогда сделает?

Втихаря он был у врача и уже лопал антидепрессанты, от которых голова становилась ватной.

А Катя и не думала о них обоих. И не собиралась приезжать. Альберт дописал новую книгу, но ни на какие языки ее пока не переводили и рекламировали только в России. Она сопровождала мужа везде – в Питер, Калининград, потом на Урал. Впереди было еще восемь городов.

Катя больше не ждала Альберта в кафе – она приходила на каждую встречу и сидела в первом ряду, как ребенок на спектакле. Ее глаза сияли. Ей были интересны достопримечательности каждого города, везде муж старался купить ей какой-нибудь необычный подарок на память, не терял ее, не забывал, не ложился спать один, даже если уставал. Они словно заново открывали друг друга, разговаривая до утра.

В долгих ночных беседах с женой Альберт и сам казался себе более значительным, ироничным, мудрым, а ее неожиданные вопросы рождали в нем новые мысли, задумки и целые сюжеты.

Он постоянно расспрашивал ее о ее прошлом, но она рассказывала скупо. Больше всего его поражала ирония судьбы, которая привела ее мать Анну в ателье.

Катя спокойно рассказывала, как любовалась своим сходством и красотой Анны и девочек, какие они хорошенькие.

Нет, голос не срывался, не было в нем обиды, даже горечи.

«Да, она же тоже потомственная актриса, а эти гены как раз через поколение и передаются», – догадался Альберт, привычно укладывая всю Катю к себе на плечо.

И она засыпала спокойно, без снов, просыпалась только утром вместе с мужем, пристрастилась делать с ним зарядку, а вот на пробежку он ее не брал – говорил, что не хочет комплексовать из-за нее – она ведь была профессиональной спортсменкой, легкой и выносливой, в два раза его моложе.

Но даже она понимала – он хочет хотя бы немного побыть наедине с самим собой и своими мыслями.

И все-таки они часто разговаривали – вести дневник Катя теперь побаивалась, поэтому просто озвучивала свои мысли Альберту.

Он слушал с интересом, вникал во все то, что ее волновало, даже пытался анализировать.

Катю сильно беспокоила ссора с единственной подругой – Соней.

Альберт же вполне логично обосновывал и тот факт, что она – единственная, и взаимное их раздражение.

«Вы обе с детства ничего не видели, кроме спорта, поэтому сейчас пытаетесь наверстать все сразу. Да, она трудоголик, она уперлась в работу, но почему тебя это удивляет? Ты просто более чувственная и импульсивная натура, ты не рвешься к финансовой самостоятельности, ты свое уже заработала. А сейчас ты настоящая женщина. Моя жена».

Катя принимала слова мужа за истину, без обсуждений. Все «российские гастроли» прошли у них в подобных разговорах, поэтому Альберт страшно уставал и пытался отоспаться каждую свободную минуту. Но Катя его постоянно теребила, просила «еще пять минут», «еще пару слов» – ей очень хотелось расспросить его о случае, который так изменил их отношения к лучшему.

Они летели в Москву из большого сибирского города, дорога длинная, момент казался ей подходящим. И она спросила. Спросила о том, что давно ее волновало – почему, узнав из дневника о ее решении уйти к другому, он не устроил сцену ревности, не выгнал ее, а просто принял на себя вину за случившееся.

Ей хотелось услышать о том, как сильно он ее любит и ни за что не готов потерять. Или что-нибудь аналогичное – писатель мог бы подобрать еще более красивые слова для любимой женщины.

Но Альберт без тени смущения ответил совершенно иное:

– Катенька, два развода за два года – это очень много. Я не примадонна, я писатель, я просто не имею права кормить желтую прессу скандалами. В издательстве мне дали четкую установку не отвлекать внимание от выхода новой книги. А удержать иным способом было нельзя, хотя, как ты понимаешь, я уважаю свободный выбор каждого человека. Дай, я посплю, нам еще часа два лететь, а в Москве мне надо будет в первый же день навестить детей, пока они не уехали на каникулы, выспаться мне не дадут.

Он поцеловал ее в висок, завернулся в синтетический плед и быстро