Это не любовь (СИ) - Шолохова Елена

– Я бы не назвал это так, – уже спокойнее ответил Анварес. – Я не стыжусь тебя. Я стыжусь себя.

– Не понимаю…

– Что тут непонятного? Я – твой преподаватель. Я не имею права заводить отношения со своими студентами.

– Разве это противозаконно? Я же совершеннолетняя.

– Помимо уголовного кодекса в обществе существуют так же этические нормы. И вот это всё – просто аморально.

– Что ж вы тогда продолжаете со мной общаться? Вы ведь могли и отказаться, когда я вас позвала, раз это так аморально…

– Мог бы… – согласился он, затем отвёл глаза и процедил тихо: – Да вот не смог.

Потом вновь посмотрел на неё с какой-то горечью, досадой или даже болью и неожиданно спросил:

– Что это ещё за Руслан? Это тот, что отирался рядом с тобой?

– Эм… ну да, – растерявшись от резкой перемены темы, промолвила она. – Просто какой-то парень незнакомый.

– Незнакомый? – вскинул он бровь. – Мне показалось, вы успели познакомиться.

– Неужто ревнуете? – ей аж приятно стало, но ненадолго.

– Ты… – Он плотно сжал губы, крылья носа дрогнули. Казалось, ярость вспыхнула в нём с новой силой, так внутри и клокочет, и он с трудом заставляет себя сдерживаться. Несколько раз шумно выдохнув, он, видимо, справился всё-таки с порывом и холодно произнёс: – Такие вещи вызывают у меня… брезгливость.

– Какие такие? – запальчиво спросила Юлька.

– Когда девушки настолько себя не ценят, что знакомятся в сомнительных кафешках с сомнительными типами, не думая о неприятностях, дают им всякие авансы, а потом ещё удивляются…

– Я с ним не знакомилась! – Юлька почувствовала, как вспыхнуло лицо, как нестерпимо зажгло щёки и уши, как перехватило горло от стыда, от возмущения и обиды. – Он просто пригласил меня на медленный танец и спросил, как зовут.

– И это не знакомилась? А знакомилась – тогда что? – он и правда смотрел неприязненно и холодно. – Подойти и сразу поцеловать?

Юлька, пунцовая до корней волос, смотрела на него исподлобья и тяжело дышала. Вот же гад какой! Бьёт по самому больному.

– Хорошо, – прошипела она, – я – плохая, неразборчивая, безалаберная… какая там ещё? Меня можно только стыдиться и… брезговать.

Последнее слово она проговорила с трудом и тут же всхлипнула. В глазах защипало от подступивших слёз.

– А вы тогда какой? Знаете, Александр Дмитриевич, если я кого-то брезгую, то целоваться с ним точно не стану. Ну и всё остальное тоже. А вы…

– А я не лучше, – легко признал Анварес.

Он уже успокоился, но стал, по ощущениям, гораздо дальше и отчуждённее, чем когда гневался.

 – Да нет, даже хуже, гораздо хуже, – продолжил устало. – Потому что я понимаю, как плохо то, что я делаю, и тем не менее...

92

Юльке до зуда хотелось узнать подробнее про «тем не менее», но он, заложив руки в карманы, прошёл в гостиную, всем видом показывая, что разговор окончен. Обронил мимоходом:

– Можешь принять душ, если хочешь. Всё чистое в ванной, в шкафу. Ну и спальня в твоём распоряжении.

– А вы? – посмотрела с тоской на него Юлька, забыв в этот миг про обиду.

– А мне надо поработать. Потом лягу здесь, на диване.

Расстроенная, она прошла в ванную. Душ её освежил, выгнал остатки хмеля, но вот душу так и рвали противоречивые чувства.

С одной стороны, он ужасно её уязвил этим своим «брезгую». Она даже всплакнула под душем. Никто ещё так её не оскорблял. И никому другому она подобных слов ни за что не спустила бы.

Но с другой стороны, он, совершенно не таясь, заявил, по сути, что не может без неё. Не это ли предел её мечтаний?

В уме она твердила себе, что надо быть гордой, обидеться, не разговаривать, просто пойти и лечь спать, а утром уйти. Но душа-то рвалась к нему. Нестерпимо хотелось сломить его отчуждённость. Целую неделю ведь ждала, когда они наконец останутся наедине.

А ещё она чувствовала, что если не помирятся сегодня, то больше никаких «наедине» и «вместе» уже не будет.

И потом, уговаривала она свою гордость, если взглянуть на неё его глазами, то картина и впрямь вырисовывается не слишком достойная: на него тогда в клубе набросилась, затем – чёртов Хэллоуин, тот жуткий случай в Первомайском, теперь вот в кафе…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Думает, наверное, что она всё свободное время гуляет по злачным местам, пьянствует и знакомится со всеми подряд. А то и целует… припомнил же, гад.

И всё-таки он ревновал, хоть и сам этого не желал признавать. Страшно ревновал. И мучился. Она это видела. Или чувствовала.

Но в то же время догадывалась, что в его случае ревность не подогревает пресловутые собственнические чувства, а, скорее, может стать поводом отвернуться от неё насовсем.

Юлька выскользнула из ванной. Сделала пару шагов и остановилась в нерешительности. Подойти к нему или всё же отправиться спать?

Из гостиной в коридор лился свет, бликуя жёлтыми прямоугольниками на тёмном полу. Значит, работал, ну или что он там делал.

Поколебавшись с минуту, она направилась в гостиную. Преодолевая внутреннюю дрожь, что звенела в груди не то от волнения, не то от страха, она подошла к нему.

Анварес и впрямь работал. Сидел за столом и читал толстенную книгу. В руках вертел карандаш. И так  был увлечён, что не видел Юльку. Ну или делал вид.

Юлька приблизилась, встала за спиной. Заметила – карандаш в руке замер. Но сам он молчал и не поворачивался. Пару мгновений она, замерев, жадно разглядывала его.

Смуглые руки и шея контрастировали с белой футболкой. Чёрные, слегка вьющиеся волосы коротко пострижены и аккуратно уложены, но на макушке один завиток упрямо торчал вверх.

Юлька неосознанно пригладила вихор и почувствовала, как сразу напряглась спина. Захотелось вдруг коснуться его кожи, потрогать плечи, руки, шею, запустить пальцы в волосы. И сдерживаться она не стала.

Провела рукой сначала слегка, затем – смелее. Нежно обвила ладонями шею, уловила, как он рвано выдохнул, сглотнул. Потом резко отложил карандаш и поднялся, с шумом отодвинув стул. Она инстинктивно отступила, наткнувшись спиной на стеллаж с книгами. Внутри тотчас всё всколыхнулось и замерло в сладостном ожидании. Он шагнул к ней, глядя в упор. Правой рукой упёрся в полку, совсем рядом с её лицом. Чуть склонив голову, наблюдал за ней. И как же быстро менялся его взгляд! Пронзительная и холодная синева стала тёмной, глубокой, затягивающей, как бездонный омут.

– Почему не спишь? – спросил он. И в голосе явственно слышалась знакомая хрипотца, от которой руки, плечи, спину тотчас осыпало мурашками.

– Хотела пожелать спокойной ночи, – прошептала Юлька, не сводя с него глаз.

От его близости заходилось сердце, колотясь гулко и быстро-быстро, и тело резонировало в такт ударам, отзываясь дрожью. Тепло струилось по венам, а низ живота наливался тягучей истомой.

«Ну же… поцелуй меня»

Он, словно разгадав Юлькины мысли, опустил взгляд на её губы. Смотрел секунду, другую, и как будто на глазах пьянел. Грудь его вздымалась тяжело и часто. Затем той рукой, что упирался в полку, поймал её затылок, притянул к себе. Второй обхватил за талию, прижал крепко и, шумно выдохнув, прильнул к губам.

«Наконец…», – мелькнула последняя осознанная мысль. Затем очертания комнаты поплыли, и Юлька сомкнула веки, целиком и полностью отдаваясь своим ощущениям.

Целовал он с какой-то неистовой, неутолимой жадностью, точно в последний раз. Или же как будто доказывал себе, ей, кому угодно, что она – вся, целиком принадлежит только ему. От такого напора голова шла кругом, ноги совсем ослабли. Тогда он подхватил её на руки, легко, точно она совсем невесомая. Перенёс на диван – диван ближе. А ждать он явно не мог. И так слишком долго ждал. Неделю целую! И весь свой пыл, всю страсть, больше не сдерживаясь, обрушил на неё.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Так сладко мучил губы, так горячо опалял поцелуями кожу, так нетерпеливо и беззастенчиво ласкал, заставляя терять рассудок, изнывать, плавиться…