Мейвис Чик - Антракт

— Боюсь, ты права, хотя, не знаю… Она кажется такой ранимой, и мне бы хотелось достучаться до нее.

— О, Мардж, брось! Ты из кожи вон лезешь, а этой… слишком тяжело сказать тебе пару слов. Просто высокомерная нахалка, вот и все…

— Я думала, может быть, она глубоко опечалена чем-нибудь. Знаешь, вдруг она потеряла кого-то из родителей или даже мужа. Понимаешь, она ведь замужем, но никто его не видел, и она не говорит о нем.

— Разведена, вот в чем причина.

— Она сама тебе сказала?

— Нет, я спросила у Пимми.

Пимми работала школьным секретарем — старая дева неопределенного возраста, и любопытства в ней было куда больше, чем ума.

— Что ж, все ясно. Она, наверное, переживает из-за разрыва с мужем и всего, что с этим связано.

Рода фыркнула:

— Мардж, ты так говоришь, потому что никогда не была замужем! Никто не жалеет о муже после развода, это большая радость!

— Господи, Рода, ты говоришь ужасные вещи.

— Вовсе нет, я говорю правду. В любом случае, что бы там ни случилось с этой холодной селедкой, тебе лучше забыть о ней. Если она не настроена на общение, заставить ее ты не сможешь.

— Может быть, необходимо время…

— Брось, Мардж, она работает здесь почти два месяца, и никому еще не удалось нормально поговорить с ней. Просто оставь ее в покое.

Мысленно я предложила Мардж последовать совету. А Рода продолжала:

— Пусть пребывает в своем крошечном мирке.

— Думаю, ты права, — неохотно согласилась Марджери. — И то, что она работает полдня, ей только мешает. Она никогда не присоединяется к нам.

— Вот и ладно. Достаточно того, что она сидит в учительской, как ханжа, с жеманным видом. Не хватало еще видеть это за пределами школы!

Марджери вздохнула:

— Наверное, ты права. Я сдаюсь, не стану больше впустую тратить время.

Ничто из услышанного не расстроило меня, и это было странно. Я только очень беспокоилась, не обнаружат ли приятельницы, что я подслушиваю. Отчасти — ради их собственного блага, но еще и потому, что ситуация показалась мне очень волнующей: опять то странное ощущение, что я одновременно являюсь и зрителем, и действующим лицом.

Женщины уже уходили, когда я услышала, как Рода добавила вполголоса:

— Есть один человек, который так легко не отступит.

— Кто же?

Шепот был едва слышен.

— Конечно, Робин Карстоун. Она по-настоящему его заинтересовала. Он садится на подлокотник ее кресла, как какой-нибудь ястреб, готовый спикировать на добычу. Ты должна была заметить!

— Нет! — Марджери была шокирована. — Я считала, что он обручен с той милой девушкой. Как ее? Барбара или как-то там… Из начальной школы «Бельмонт инфантс». Тебе просто показалось.

Из горла Роды вырвался хриплый, какой-то двусмысленный смех. Неожиданно для себя я позавидовала тому, как непристойно он прозвучал.

— Нет, я уверена. Он проявлял заметный интерес к ее… учебному плану в последнее время. — Историчка засмеялась. — Не думаю, что Робина интересуют ее книги…

— Но он преподает математику и физкультуру, для чего ему учебный план уроков английского?

— О, Мардж, какая же ты тупица! Может быть, он думает об играх совсем другого рода.

— Ну, — усомнилась Мардж, — он действительно очень спортивный…

Рода разразилась густым, сексуальным смехом:

— Это точно. Ты видела его в коротких шортах, когда он приезжает на велосипеде? Такие мускулистые бедра… Все же он должен с осторожностью перемахивать через перекладину велосипеда…

А потом зазвенел звонок, о чем я глубоко пожалела, — история становилась все интереснее, хотя я и не узнала ничего нового о Робине Карстоуне — велосипедисте и его мускулистых бедрах.

Казалось, чем больше я отдалялась от коллег, тем сильнее становился его интерес: попытки к сближению, достаточно робкие в первый месяц, в последние несколько недель сделались все более настойчивыми. Я прекрасно понимала, что происходит, но была не в силах ничего изменить. Чем холоднее и отрешеннее я становилась, тем сильнее привлекала его. Робин зашел настолько далеко, что, немного смущаясь, заявил, что я стала для него «женщиной-загадкой». В этот момент я едва не подавилась, — подобная фраза была совсем ему несвойственна, а за ней последовало — странно трогательное — приглашение «посетить вместе кинотеатр». Но я не могла перестать казаться загадочной. Я действительно жила в изоляции и была далека от своих соплеменников, как нимфа-охотница Аталанта от машинистки, живущей в двадцатом веке. События моей жизни сделали меня старой, как само время, и проложили пропасть между мной и обычными смертными: не по причине снобизма, как преподнесла бы это Рода, — совершенно изменился мой внутренний мир. И теперь, даже при желании преодолеть эту пропасть, я не смогла бы этого сделать. Я существовала в этом мире, но не была его частью. Мне не только не хотелось ничего менять, я даже была не в силах. Отчуждение было абсолютно естественным, я не надевала его каждое утро вместе с одеждой — просто оно существовало. Непреложно. И, следуя закону Мерфи, окружив меня защитной аурой, оно сделало меня привлекательной. Бедняжка Робин Карстоун начал страстно меня желать. Аталанта смотрела вниз с горы в Аркадии на красивого смертного, бредущего по склону у самого ее подножия, и — что ж! — не чувствовала ничего особенного…

Ax да. Секс. Я уже почти полгода обходилась без него, если не принимать в расчет чмоканье в щеку. Но до того момента, как Робин Карстоун опустил свои чрезвычайно мужественные ягодицы на подлокотник моего кресла (так, что я почувствовала давление и тепло от них), я и не подозревала, что это не вызовет у меня никаких эмоций. Меня не раздражала, но и не радовала близость мужчины. Разводной мост был поднят уже давно, теперь же я поняла, что строительство крепостных стен тоже закончено. Еще полгода назад у меня потекли бы слюнки от сочетания красоты и силы этого мужчины с интересом ко мне. Робин был одним из тех, в ком некая невинность (возможно, я имею в виду ранимость) сочетается со здоровой природной чувственностью. Тем, кого требовалось обучить премудростям секса, но, однажды познав их, он стал бы пользоваться новым знанием беззастенчиво и с удовольствием. Мужчиной, жадным до опыта и снедаемым такими нереализованными желаниями, что серьезные физические упражнения и холодный душ не могли заставить его об этом забыть. В первый же день, оказавшись в учительской, я поняла, что он собой представляет: Робин практически перескочил через кресло, чтобы встать рядом со мной, а потом, в процессе знакомства обращался к моей груди. В этом не было ничего вульгарного или похотливого, он просто напоминал способного к дрессировке пса, который мог бы вмиг освоить все трюки и часто повторять их. Кто бы ни была эта его Барбара, стоило ей правильно разыграть карты, она смогла бы многое дать ему и многое получить. Достаточно было лишь провести рукой по спортивному нордическому «ежику» или прикоснуться губами к великолепной груди, и они вдвоем очутились бы в раю. Но пока еще они туда не добрались. Какой бы ни была на тот момент их сексуальная жизнь, Робина она не очень-то вдохновляла. Иначе я не интересовала бы его так сильно.